Фильм

Святая кровь

Настоящий пир для глаз для любителей экстравагантного жанрового кино-оригинально выстроенная психопатологическая хоррор-феерия от одного из самых эпатажных режиссеров своего времени.

В принципе, это все тот же «классический» Алехандро Ходоровски, то есть – слоны, шапито, театр абсурда и мимы в приступе уличного балагана с шарманкой, буйство красок, обилие крови и насилия, откровенная метафоричность и иносказательность, театральность. Только если в «Кроте» все это было помещено в рамки спагетти-вестерна, «Священной горе» в стиле непрекращающейся наркотической алхимии, то тут Ходоровски впрыгивает, размахивая двумя кинжалами и вопя, как обезумевший арлекин, на территорию «джалло», благо в этом ему есть кому помочь – продюсером фильма стал сам Клаудио Ардженто – младший брат могучего зубра этого жанра – Дарио, и продюсер множества фильмов определяющих, собственно, облик жанра.
В небольшом, но странном, как и полагается для фильмов Ходоровски, цирке, случайная интрижка местной татуированной порнозвезды женщины-змеи и толстого метателя ножей, оборачивается жуткой драмой, в результате которой сам метатель ножей отрубает руки своей жене, беснующейся в праведном гневе, а потом убивает себя. Их сын, ставший свидетелем трагедии, оказывается в сумасшедшем доме, а женщина-змея с дочкой, в которую сын тайно влюблен – на панели. Несколько лет спустя, повзрослевший Феникс (Аксель Ходоровски) находит свою мать, а затем и всех остальных участников давнего ужаса, чтобы, как в кошмарном сне, начать новую жизнь, полную пугающих воспоминаний, аллюзий и встреч.
Конечно, как и полагается, этот фильм – нечто большее, чем авангардный триллер с приступами сюрреализма. Картину вдоль и поперек можно анализировать, вооружившись томами по психологическому анализу Юнга и Фрейда, а также вспоминая религиозный и мистический символизм. Сильно, правда, этим увлекаться тоже не стоит, так как порой кажется, что ретивый анализ интересен, конечно, сам по себе, но вряд ли способен в точности повторить то, что задумывал автор фильма, так как тот и сам признается, что многое не хочет, а-то и не может объяснить. Но некоторые моменты просто сами напрашиваются для того, чтобы их трактовали.
С самого начала фильма становится понятно, что Ходоровски вновь обращается к христианству. Главный герой, которого, кстати, не спроста зовут Феникс, что само под собой подразумевает возрождение после смерти, вкушает рыбу – широко известный символ христианства. Да и вообще, весь фильм, при желании, можно трактовать и как историю христианства. Отец Феникса – суровый ветхозаветный Бог. Сцена с разрушением церкви Святой Агаты – война с матриархальной культурой. А сам семейный конфликт, заканчивающий самоуничтожением и кастрацией, которую предрекала сцена с умирающим слоном – трагическая гибель обоих начал, влекущая за собой падение в хаос безумия Феникса и потерю души – безмолвной девушки Альмы.
На новом витке истории, Феникс начинает со… святого, который довольно скоро оказывается в возродившемся культе Матери Слез, для которой он становится руками. В прямом смысле этого слова. Порабощенный собственной матерью, Феникс начинает убивать женщин (кстати, прототип этого «героя» на самом деле убил в несколько раз больше жертв, чем было показано в фильме). Он теряет себя как такового и превращается в орудие для обезумевшего создания-Матери, прямо-таки средневековый кошмар уничтожений и насилия, проводимых безумцами под знаменем добрых дел.
Плюс во все это подмешивается мощный и бурлящий фонтан психоанализа, особенно если рассматривать руки Феникса, как фаллический символ, то, чем не обладает Мать. Интересно, что практически все убийства, обезумевший, лишившийся себя, пребывающий в еще более потерянном состоянии, чем в больнице, Феникс совершает ножами, то есть тело его захвачено как матерью (руки), так и отцом (ножи). Однако, и в этом заключается основная трагедия фильма, дух его, хоть и загнан на самые глубинные слои разума, не сломлен и пытается прорваться к свободе. Сцена на кладбище – ключевая в этом отношении. Именно там Феникс раскаивается и обретает телесность (юнговская лошадь), чтобы чуть позже встретить душу. Все это позволяет ему сопротивляться Матери, что приводит к показательной сцене борьбы существования и несуществования, завершающейся катарсисом и иллюстрацией одного из псалмов.
Таким образом, Ходоровски вновь снял хороший фильм о самопознании, обретении себя, целостности, то есть своей души и телесности, о том, что чистота и светлое, как цветок, способны прорасти сквозь пучину земли, навоза и кошмара. И в этот раз у него действительно получилось. Можно даже предположить, что это лучший фильм Алехандро, так как он полон тех добродетелей, что режиссер населял свои предыдущие картины, но лишен при этом наивности «Фандо и Лиз», технической сырости и неровности «Крота», лоскутности и сумбурности «Священной горы».