Фильм

Моя мать

Однозначно убежден в том, что фильм этот смотреть можно только одному и только тогда, когда совсем-совсем не хочется спать и совсем-совсем ничего не нужно делать, никуда не нужно торопиться и при всем этом есть некоторое желание окунуться в порок и распутство, посмотреть на неклассический образ счастливой христианско-добродетельной семьи.
Да, добродетель и благоразумие - это совсем не про этот фильм, целостность которого приходит лишь апостериори, впрочем, как и глубинное осознание происходящего: потому как во время просмотра зритель в некотором пространном состоянии смотрит на выдаваемые Кристофом Оноре па... откровенные, провокационные, полностью лишенные комплексов и ограничений, растягивающие сознание и при этом затягивающие фильм, который оказывается странным, неоднозначным, провокационным, неклишированным сочетанием семейной драмы с порнографическими мотивами.
Каждому – свое. Как с точки зрения эмоций и ощущений, так и с точки зрения сексуального и физического удовлетворения.

Есть одна вещь на свете, которая представляется мне, да, наверное, и подавляющему большинству людей, абсолютно недопустимой, даже более недопустимой, чем убийство — инцест. Порочные отношения между кровными родственниками. Именно эти отношения во всех смыслах легли в основу второго фильма Кристофа Оноре, получившим соответствующее название «Моя мать».

Для Оноре это самый нетипичный фильм. Нет, он конечно тот еще скандалист, и снять пару-тройку сцен на грани фола для него не проблема, но «Моя мать» снималась в то время, пока он только обретал самого себя и свои фирменные приемы. А пока все традиционно, статичные и плавные кадр сменяют друг друга, диалоги отработаны и сценарий продуман до мелочей. Ощущение легкой импровизации, за которую я люблю Оноре, здесь нет. Можно сослаться, что «Моя мать» — это экранизация автобиографии Жоржа Батая, и история имела предрешенный финал, но книгу я не читал, и если бы не Луи Гаррель, то вполне можно было подумать, что фильм принадлежит другому современномку классику — Франсуа Озону.

«Моя мать» — это не очередное исследование на тему привязанности сына к маме. Оноре подчеркивает, что такой привязанности почти и не было, так как Пьера воспитывали няньки пока его непутевая мамаша обслуживала весь Средиземноморский бассейн. Скорее это фильм о границах и пороках, и о воспитании. Герои твердят, что запретных удовольствий не бывает, а мать твердит сыну, что он не должен быть слишком серьезным, ведь жизнь так коротка. Чему могут научить бедовые мамаши? Многие сходятся на мнении, что этот фильм Оноре больной, ведь Пьер не только открывает для себя радости алкоголя и свободной любви, нет, все заходит куда дальше. И самое подходящее слово здесь — распутство, то которое кроется в книгах Генри Миллера, Батая и Де Сада. Порок как философия. Распутство как смысл жизни. Канары как рай для грешников. И кажется, что предела нет…

Но тем не менее, на границе они видны, потому что граница сама по себе никуда не девается, сколько ни отрицай ее наличие. Всегда будет существовать «чересчур», и будет та черту, переступив которую, у тебя останется один выход. Первую границу переступает режиссер, демонстрируя, что отношения между сыном и матерью выходят за рамки общепринятых. Для Пьера мать не ближе домработницы, и им только предстоит открыть друг друга, а так как герой уже взрослый, и героиня не так стара и считает себя отборной шлюхой, то их отношения становятся болезненно близкими после смерти отца. Мать учит его всему что знает, выбирает для него самых грязных девиц и вовлекает в самые немыслимые оргии, но она, как ни крути женщина взрослая, и даже ей от ответственности бегать не престало, и когда она ощущает, что сын становится для нее преступно близок, она покидает его, чтобы вернутся и сотворить тот самый страшный грех, после которого невозможно жить. А сам Пьер молится и дрочит, молится и дрочит, пока из него, как из глины, лепят похотливое чудовище. Может быть распутство и стало бы для него смыслом жизни, и он бы гордился свое непотребной матерью, как она того желала, но акценты сместились, и оставалось лишь переступить черту. В этом смысле героиня Юппер более последовательна. Она уходит красиво, как героиня древнегреческих трагедий, в то время как ее слабовольный сын остается жить с этим страшным грехом и с ее кровью на руках.

Виват Изабель Юппер, в последнее время переключившаяся на роли психически нездоровых женщин. Она как всегда неподражаема и приковывает к себе все внимание. Гаррель на ее фоне немного теряется, но это и не страшно, у кого еще учится актерскому мастерству как ни у таких монстров киноискусства. «Моя мать» подойдет, наверное, не всем зрителям, но это очень достойная работа молодого режиссера, и несмотря на ее откровенность, это не пошлятина и не порно, это драма о странной нездоровой любви и нездоровом образе жизни, когда запретов нет.

чисто французское кино в духе Оноре.Чисто фрейдовский сюжет. Психологически неуравновешенная семья с различными перверзиями(а согласитесь, у кого их нет?). Мать,как сказал бы сам Фрейд, относящаяся к представительнцам "кастрирующих" женщин,заставляющая вожделеть и бояться.Сын,съедаемый эдиповым комплексом-сексуальным желанием к своей матери и психологичиским барьером в общении с отцом. Мать и сын. Он мастурбирует в кабинете отца(после его гибели в автомобильной аварии),наводя полный беспорядок(а отец обожал аккуратность) тем самым как бы "побеждая" его.Она знакомит его со своими друзьями,заставляя совершать сексуальные извращения, заниматься любовью на станции метро и прочее. Он желает ее и боится. Она мучает его,появляясь то в нижнем белье,лаская ,то отталкивая.
В конце концов она умирает,тем самым делая его неудовлетворенное желание навящевой идеей. Она уже в морге, а у него вся жизнь впереди и он не сможет связать ее ни с одной женщиной,для него единственной женщиной навсегда останется его мать.Она победила.
Эротичное,томительное,порой шокирующее кино. Хорошо,Кристоф,хорошо...

Кристоф Оноре чуть более, чем наполовину является режиссёром буржуазным, нарочито лощенным и переслащенным в своей неприкрытой педантичности и эстетичности. Выпорхнув из гнезда небезызвестного Кайю дю синема, Оноре мировоззренчески далек что от Годара, что от Трюффо, что от Эсташа, снимая, за исключением, пожалуй, дебютной ленты «Мужчины Сесиль Кассар», но сильнее всего третьей его по счету режиссерской работы «Моя мать» и более позднего «Мужчины в ванной», — не ревизионистское, провокационное и гиперреалистическое кино, а конъюнктурно-открыточное, призывно-чувственное и примиряющее серую будничность мещанства и консьюмеризм буржуа, слепо живущих и тупо жующих. Оноре, в отличии от появившегося чуть раньше Гаспара Ноэ, отторгал из себя всякую диалектику бунта, не примыкая ни к новым левакам, ни к старым контрреволюционерам, хотя и на уровне синефильского познания впитывая в себя находки Беккеров и Луи Маля, от которого в первую очередь Оноре перенял манеру чрезвычайно аккуратно говорить о табуированных темах, все в той же «Моей матери» 2004 года, к примеру, за основу сюжета которой был взят роман левака-антифашиста, чувственного анархиста и философа постмодернизма Жоржа Батая, своим литературным текстом благодаря Оноре встроенному в современный социальный контекст, когда уже понятие пресловутой свободы вкупе с тотальным отрицанием нравственности обрело беспрекословное свое воплощение.

Ma mere, так подозрительно созвучное Ma mort (моя мать и есть моей смертью), иллюстрирует в манере типичной семейно-бытовой драмы, таковой по сути ни в коей своей мере не являясь, скорее принадлежа к трансгрессивным философским шокодрамам, сходясь в торжественной тождественности с Пазолини и Брейя, батаевскую философскую идею об опыте экстаза, познания невозможного, деструктивного, иррационального, разьедающего серной кислотой все существующие постулаты, нормы, фиктивные по определению формы морального самосознания. Нигилизм hoc est quod. Батай, этот певун социального дна, тем не менее в отличии от Жана Жене не обретал красоту в порнографической демонстрации мерзостей, но, глядя на подлунный мир из смрадного колодца, интуитивно находил ключи к спасению общества, погрязнувшего чёрт те в чем. Опыт социального нездоровья, тотальной патологии как парадоксальный метод катарсического очищения, оттого в «Моей матери» финал порождает отрицание сладостного падения; герой Луи Гарреля, закрепляющего за собой типаж порочной невинности, не желает умирать, гноя и истлевая, просто потому что так хочет его Мать, распутная и безумная Элен, бросившая его сперва напроизвол, потом бабушке, потом не менее колоритному отцу, тихоне-девианту, не давшему сыну ничего. Но Мать, сызнова ворвавшаяся в его хаотичную жизнь, намерена его лишить даже этого «ничего», открыв ему свой мир, где доступно всё и все, которая наслаждается своим существованием грязной проститутки, и считает своего сына кем-то большим, чем просто сыном.

Между тем, «Моя мать» Оноре при всем филиппике финального трагического эпизода, этого крика отчаяния, не без эксплуатационного наслаждения говорит словами Батая о единении «области эротического экстаза, с могуществом смерти лишающего нас разума, и области окончательной смерти». Эрос и Танатос, что идут рука об руку, и в ряде эпизодов фильма Оноре показывает батаевское отношение к сексу и смерти через преодоление непреодолимого: от смущения до страха. Тема инцеста теряется на периферии, когда к катехизису перверсий, в мире Элен воспринимаемых без дикого отвращения, добавляется некрофилия и каннибализм. Да, намёками, Оноре не позволяет себе маргинально эстетствовать, предаваясь стилю порнографического гиперреализма; тем очевиднее, что Жорж Батай и Габриэль Витткоп одинаково относились с предвосхищением к темам запретного, поскольку поиск немыслимого удовольствия поставлен им превыше всего. Оттого Элен, проститутка не ради обогащения, но идейная, решает за сына кем и чем ему быть, не понимая, что далеко не каждый готов быть раздавленным сей социальной мерзотой. Кристоф Оноре, несомненно, понимает парадоксальность батаевского текста, а потому отсекает от него чрезмерный имморализм, выдерживая вплоть до финала роль эдакого наблюдателя, эдакого кафкианского постороннего, который смотрит на тотальное нисхождение в бездну главных героев, не предпринимая ничего конкретного, но и не вовлекаясь полноценно в этот сферический балаган уродов и выродков. Которых зритель видит глазами Пьера. Пьера, что не в силах противиться воле своей названной матери. Пьера, который обречён не получать экстаз от отрицания всего, но лишь страдать, тлея в саморазрушении. Мать с успехом выскоблила из него душу, завладела не в переносном, а в прямом смысле его телом, сделав его член своей собственностью и решив за него: нужно ли ему иметь вообще столь познавательный опыт мрака или нет. Но, по Батаю, тяга к сексу, что рифмуется с притяжением к смерти, является первоосновой сущностного понимания бытия, его непрерывности, нескончаемости, даром что этим процессом руководит совершенно конченная мамаша.

Ужасно было смотреть на всех этих извращенцев и распутников. У главного героя сдвинуты ориентиры во всех возможных уголках сознания. Его мать настоящая шлюха и она вроде бы даже гордится этим. И что самое ужасное, сынуля считает, что настолько любит мать, что её поведение для него становится идеалом. Хотя на деле любовь оказывается обычной похотью. В минуты отчаяния из глубины чёрной души у героя выбиваются проблески человечности и просыпается осознание аморальности и ужаса своего поведения, но стоит только его мамаше появиться на горизонте, он тут же забывает, о желании исправиться.
Фильм взрывает всё человеческое естество, и показывает одну из самых неприглядных моделей поведения людей. Герои не вызывают даже жалость - только омерзение.