Фильм

Себастьян

Визуально красивое и эстетически притягательное, но чуток пустоватое зрелище, представляющее собой дико вольный рассказ о последних днях жизни святого Себастьяна.Первый полнометражный фильм свободного художника Джармена, вышедшего из фильмов Кена Рассела.

Римская империя, самый разгар гонений христиан. При дворе Диоклетиана происходит расследование поджогов. Обвиняют во всем, конечно, христиан. Однако один из главных помощников Диоклетиана – страж Себастьян (Леонардо Тревильо), отказывается принимать участие в гонениях, явно проявляя приверженность христианству. За это его лишают всех почестей и регалий, и отправляют в далекую пустыню служить в какой-то захолустной пограничной башне. Сама застава довольно небольшая и аскетичная, служит там всего шестеро солдат, а также капитан, который влюбляется в новоприбывшего солдата и пытается добиться, хм, его расположения. Себастьян все приставания отвергает, за что становится объектом ненависти и вскоре оказывается сначала в заточении, а потом и подвергается пыткам. Сама солдатня вовсю развлекается тем, что трогает друг дружку за члены, то ли от скуки, то ли от природной развязности. В конце концов, бедного Себастьяна распинают и казнят, однако происходит чудо, которое навсегда меняет мир и представление о нем, по крайней мере, очевидцев.

Первый фильм Дерека Джармена, который стал первым во многих других отношениях тоже. По сути, Джармен стал первым «большим» режиссером, который не стеснялся своей сексуальной ориентации. «Себастьян» стал так же первым фильмом в Британии, который пошел в прокат в версии с субтитрами – главные герои картины говорят на латыни и Джармен не собирался дублировать их английской речью, что, как понимаете, не придало фильму дополнительной популярности. Впрочем, популярность – это было совсем не то, чего старался достичь Джармен своим творчеством, равно как и коммерческий успех, никогда не стоял во главе угла его фильмов. Это был первый фильм, может быть и скандального и в чем-то спорного, но, безусловно, великого и талантливого автора, в котором уже тут, несмотря на довольно щекотливую тематику, полную откровенной гомосятины, есть много чего действительно выдающегося.

Начинается фильм с вызывающей (в том числе и отвращение) сцены оргии при дворе морально разложившегося императора Диоклетиана. Прыгающие полуодетые, а точней – полураздетые – дикари вокруг задирающего зад в маске танцора. Все это напоминает то, что мог бы снять Кен Расселл, или даже Федерико Феллини, особенно в рамках своего великого фильма «Сатирикон». Снимали эту сцену на студии Эндрю Логана, видного художника и гея того времени, соратника Дерека Джармена. Музыку для этой части картины, так сказать, пролога написал другой известный артист того времени – Линдси Кемп. Он же и станцевал в главной роли этого эпизода. Остальную музыку, кстати, написал уже Брайан Ино. Среди танцоров в прологе можно увидеть представителей гей движения Британии того времени, в котором Джармен играл далеко не последнюю роль. А-то, что многие актеры, равно как и вообще, антураж фильма, напрямую нарушает историческую аутентичность, так это тоже не беда. Несмотря на то, что большую часть фильмов режиссера можно жанрово идентифицировать как исторические, о достоверности костюмов и декораций он никогда не заботился. В результате всегда получался потрясающий эффект. Изначально Джармен и вовсе планировал нечто совсем невразумительное – сочетание восточных традиций и современной коктейльной вечеринки, но не хватило ни денег, ни времени на это.

Этот пролог является занимательным скорее в другом отношении. Он олицетворяет не только переход от завязки истории к непосредственно самой истории, но и переход от любительских короткометражек Джармена к его полному метру. Если пролог снят вновь на 8-миллиметровую пленку и сам по себе является завершенным актом искусства, то остальная половина фильма – это настоящее полнометражное кино, которые уже напоминает не Феллини, а Пазолини, с которым у Джармена было гораздо больше общего, чем то может показаться на первый взгляд. Оба ненавидели своих отцов, например, хотя в поздних этапах своего творчества признавали любовь к ним. Оба были радикальными артистами и буквально сражались против прогнившей морали и устоев современного общества, обращаясь к историческим и, порой, даже религиозным источникам для своего творчества. Оба, в конце концов, не ограничивались в своем творчестве исключительно кинематографом, предпочитая так же быть поэтами и писателями, причем в равной степени успеха и популярности. И, конечно, оба тяготели к левым политическим убеждениям и гомосексуальной ориентации. В результате интерес к их личностям возможно даже затмевал интерес к их творчеству. Но попробуем, все-таки, больше о творчестве.

Вторая (основная) часть фильма снята совсем в другом ключе. Большая часть сцен – это открытые пространства, выжженные цвета, слепящий свет. Скучающие солдаты пьют, играют в карты и предаются разврату. История развивается неспешным темпом, напоминающим скорее томящегося на солнце человека, чем прыгающего в экстазе камлания, энергия которого пропитывала пролог. Конечно, для них гомосексуальная связь – это лишь замена гетеросексуальной, как они сами в этом признаются, но в этом микрокосме, которому Джармен уделяет даже больше внимания, чем главному герою картины, легко узнается и срез самого Рима того времени. Садистского и развратного города, пребывающего в упадничестве, нуждающегося в спасении. Себастьян просто не может воспринимать этот мир, это общество, как что-то нормальное и обычное, поэтому он отрицает его и отрицает себя, как часть этого общества. Отсюда и его отношение к гомосексуализму, любви центуриона.

Вообще, сам фильм, лишен яркого религиозного подтекста, по крайней мере, до его финала. В сценах, где Себастьян обращается в молитвах, сложно услышать точные христианские мотивы, а некоторые речи и вовсе можно, при желании, трактовать по-разному. Джармена, это совершенно очевидно, больше интересует эротический аспект сложившейся ситуации и отношений внутри этой небольшой группы людей. Для режиссера Себастьян – не просто христианский святой, но он для него – возможность воспеть человеческое тело, его красоту. При этом в сценарий и диалоги добавляет большое количество и представителей римского пантеона богов, что еще более смущает образ Себастьяна. И в этом он тоже напоминает Пазолини, который в некотором смысле переосмысливал в свое время образ Христа. Да, цели оба режиссера преследовали при этом разные. Но средства использовали довольно близкие по родству.

Однако понять желание Себастьяна разорвать все отношения с этим миром не вызывают никаких вопросов. Мир римской империи прогнил насквозь. Он уже даже не похож на настоящий мир. Люди будто надели одежды и играют деревянными мечами в ненастоящую жизнь. Столь же ненастоящую, что и искусственный нос и железный член, что носит один из солдат – Макс. Даже будучи представителем этого искусственного мира, полного пота и плоти, Себастьян предпочитает смерть существованию в этом кошмаре без будущего. Впрочем, Джармен идет гораздо дальше, чем воссоздает хронологию морального падения древнего Рима. Он ставит и современного зрителя в один строй с легионерами, заставляя его проводить все время фильма в их кругу, бегать по пескам, расстреливать Себастьяна. Нравится это вам или нет. Что тоже не особо удивительно, учитывая то, как он пробрасывает мостики от времен своих фильмов в современность в практически любой своей картине.

Конечно, подобный фильм современники не могли принять и ругали. Ругали даже представители гей изданий, которые посчитали фильм «порнографией», мол, единственная разница между порно и этой картиной в том, что порно – честней. Джармен же считал, что он просто сделал «честный гомосексуальный фильм», в котором гомосексуализм идет не как болезнь, не как порочная страсть и не как способ борьбы с комформизмом. Для Джармена гомосексуализм фильма – это само собой разумеющаяся вещь. Чем же стал «Себастьян» на самом деле. Альтернативной историей воссоздающей судьбу одного из христианских мучеников? Гимном человеческому телу? Фильмом-освобождением представителей гей движения? Каждый склонен выбирать.