Фильм

Зеркало треснуло

1953 год. В местечке Сент-Мэри-Мид, где для влюбленных в Агату Кристи навсегда прописана старушка-сыщик мисс Марпл (Лэнсбери), высадились киношники из Голливуда снимать фильм про Марию Шотландскую — и тихая деревушка, где верхом безрассудства были чаепития с булочками в единственном кафе, превратилась в ярмарку похлеще той, что завел Попка-Суперстар в «Маме». Дабы отблагодарить жителей за гостеприимство, залетные владельцы открытых «кадиллаков» и толстых сигар устраивают большой прием в поместье, где обосновалась звезда фильма и довоенная еще кинолегенда Марина Грэгг (Тейлор) с мужем-режиссером (Хадсон). Кто бы мог подумать, что при наличии такого клубка великосветских змей отравленный бокал все ж достанется неказистой местной сиделке Хэзер Бэбкок?

Эту столь же искрометно потешную, сколь и до жестокого печальную экранизацию старинной детективной книжки, осуществил уроженец Парижа Гай Гамильтон — человек, создавший киноалфавит Джеймса Бонда. Он встал у руля сериала лишь на третьем фильме — но то был «Голдфингер» (1964), не просто самый знаменитый фильм про агента 007, но картина, в которой была найдена и отлита в железобетоне структура «фильма о Бонде», эталон сродни Гринвичу, которому по сей день следуют все наемники бондианы. Определив мерные дозы, непременные атрибуты и градусы накала страстей бондианы, продолжать Гамильтон не стал, и был вызван продюсером Брокколи лишь в начале 70-х в качестве эксперта скорой помощи после оглушительного провала «На тайной службе Ее Величества»: публика, ударившаяся в психоделику и сексуальную революцию начхала на падкого до буржуазных игрушек полиглота в бабочке, обычаи далеких стран и ядерную угрозу. Гамильтон точно угадал, какими галлюцинациями возжелает бредить психоделическая аудитория — и в «Бриллиантах навсегда» озарил их расширенные зрачки снопами вегасской мишуры, бросил в лицо флажками, что украшают борты круизных лайнеров и верхушки разноцветных коктейлей, а в «Живи и дай умереть другим», с ее вуду-антуражем, добавил мишуры шаманской, псилобицидовой. В «Человеке с золотым пистолетом», самом оформленном, на мой вкус, фильме о Бонде мишура из дизайнерского элемента превратилась в саму плоть фильма: противник Бонда — бывший циркач-иллюзионист, его логово полно не только оружия, но и обманок-аттракционов, и сражение Бонда с собственными химерами в королевстве кривых зеркал наградило эту часть бондианы ореолом современной волшебной сказки.

Мишура — внешний и внутренний лейтмотив и этой ленты по Агате Кристи, где следователю не отличить, когда актриса говорит от себя, а когда повторяет монолог из своего благополучно забытого всеми — только не ею самой! — фильма; видит ли он сцену преступления или воссозданную режиссером мизансцену; где бутафория, а где смертельное оружие: кофры, реквизиторские и костюмерные съемочной площадки — идеальное место для игры в кошки-мышки, то место, где реальность — лишь киноутиль, а моменты между командами «Мотор!» и «Снято!» — дорогостоящая, трепетно охраняемая реальность.

Когда фильм выходил в советский прокат, в тогдашней рекламной телепередаче «Спутник кинозрителя» всячески педалировался «поединок двух звезд» — Элизабет Тэйлор и Ким Новак в ролях Марины Грэгг и Лолы Брустер, двух стареющих актрис-соперниц, вынужденных сниматься вместе в новом фильме (одна — жена режиссера, другая — продюсера). На самом деле, знай тогда в СССP о трансвеститах не только по комедии «В джазе только девушки», все бы узнали в этой полушуточной-полузверской схватке неистовую трансвестисткую перепалку, где разряженные в пух и прах соперницы жалят друг друга убийственными шутками сплошь ниже пояса: Тэйлор в головном уборе, больше всего напоминающем плавательную шапочку с набитыми фиолетовыми цветами («А вот и Лола, моя старая, СТА-РЕЙ-ШАЯ подруга») и Новак в лисьем парике и морковном корсете («Ваше кино? Да если я сожру коробку с пленкой, из меня выйдет фильм получше!»). Задумка Гамильтона заключалась в том, чтобы собрать уже выходящих в тираж нынешних мегазнаменитостей, чья первая слава выпала на 50-е (даже Джеральдина Чаплин, будучи в 1953-м еще дошкольницей, дебютировала тогда в небольшой роли в папиных «Огнях рампы»), и попросить их сыграть тогдашних монстров Голливуда, какими они запомнились им самим, в ту пору новичкам, — вышло уморительно и пугающе одновременно. Как и в любой законченной классике — а «Зеркало треснуло» классика кэмпа, без просмотра которой не может состояться будущий эстрадный трансвестит — в «Зеркале» заплелись иные шлейфы вполне реальных судеб и кинолегенд. Конечно, не случайно, что в молодом партнере Марины Грэгг вы опознаете именно Пирса Броснана, тогда еще свежего и длинноволосого протеже Теннеси Уильямса — ему доведется стать последним героем из первостепенного в 50-е, но ныне вымершего рода джентльменов-мачо; к слову, и последним Джеймсом Бондом тоже. Здесь начинается его запоздалый восход, а вот для Рока Хадсона, кумира 50-х и главного героя салонных мелодрам Дугласа Серка («Великолепное наваждение», «Написано на ветру») и секс-комедий с Дорис Дей («Разговор на подушке») роль в »Зеркале» окажется последней: пять лет спустя ему будет суждено стать первой знаменитостью, умершей от СПИДа. Именно попытки миллионера Хадсона разыскать лекарство от новой чумы по всему миру привлекли внимание мировой общественности к этому вирусу, а заявления Хадсона впервые приоткрыли публике завесу над теперь уже ни для кого не «главной тайной Голливуда»: что экранные идолы Америки — все сплошь педерасты. Не что иное, как смерть Хадсона, заставила Тэйлор, его жену по «Зеркалу», основать ее именной Фонд борьбы со СПИДом.

Пусть финал истории Рока Хадсона горек, тому предшествовала блистательная и не такая уж скоротечная (он умер на пороге 60) жизнь. Про то, собственно, и «Зеркало треснуло», равно горькое в финале. Про великолепие артистического чертога. Про упоение игрой на публику. И про ту минуту, когда артист взыскует для себя толику человеческой жизни — и приходит конец.