Фильм

Кружевница

На свой девятнадцатый день рожденья Беатрис (Юппер) получила черный кардиган. «Это — шерсть», — потрогав край, улыбнулась ей мать (Анне-Мари Дюрингер, «Тоска Вероники Фосс»). Подарок принесла ее новая, первая подруга: несколько месяцев назад Беатрис устроилась прибираться в салон красоты, и 40-летняя мастерша Мэрилин (Жоржетти, «Меланхоличная малышка») выбрала нелюдимую рыжую девчонку себе в наперсницы. Для Беатрис наблюдение за Мэрилин — это первые уроки будущей жизни: она смотрит, как женщина косметикой, питательными масками и нарядами пядь за пядью отвоевывает у надвигающегося одиночества еще несколько сезонов любви, как один-единственный телефонный звонок перечеркивает три жизненно важных года, положенных на алтарь запоздалого романа, как опустошение несчитанных бокалов и экстатические танцы до утра упираются в подушки мглистых тупиковых рассветов. Мэрилин отправляется в отпуск в Нормандию — охотиться на мужчин — и берет с собой Беатрис — увидеть море. Хмурь первых непогожих дней постепенно рассеивается: Мэрилин съезжает из их гостиничного номера к американцу, приехавшему навестить могилу какого-то своего родственника, погибшего здесь во время высадки союзников, а к неказистым столикам, за которыми Беатрис днями напролет в ожидании отъезда уплетает мороженое, все настойчивее подсаживается ее образованный ровесник, местный завсегдатай и наследник шато и фермы неподалеку Франсуа (Бенейтон). По счастливому совпадению, ему, как и Беатрис, по окончании каникул предстоит путь в Париж, где он будет изучать филологию.

Вялые, бессильно повисшие, как кажется поначалу, нити повествования этого тишайшего фильма все туже заплетаются в узел — подобно тому, как пряди юных барышень завязываются в тугие косы под старомодные напевы неспешных нянек. Роль этих напевов в «Кружевнице» играют аккомпанирующие современной истории отблески ушедшей, хотя довольно недавней великой европейской культуры, под сенью которой неизменно трудился над своими простыми и аккуратными социально-психологическими киновышивками главный швейцарский режиссер 1970–1980-х Клод Горетта («Приглашение», «Провинциалка»). Вот мать Беатрис, спешно собирая со стола, торопится включить телевизор, прежде чем улечься в постель: в программе обещан концерт Барбары, и мать с дочерью, зашедшей пожелать доброй ночи, под порывистые речитативы траурно-романтической певицы о несдержанных обещаниях молодости и любви обмениваются всепонимающими улыбками сожаления — их отец и муж давно оставил их. Вот Беатрис и Мэрилин холодным утром присаживаются выпить кофе в ресторане кобурского «Гранд-отеля»: здесь Марсель Пруст пережил и описал в «Под сенью девушек в цвету» сильнейший приступ опьянения жизнью, но стулья, по спинкам которых, мимо шляпок столующихся вельможных особ, лет сто назад гарцевал юный маркиз де Сен-Лу, неся в обеденный час букетик полевых цветов своему новому другу, нынче пусты и, если и колышутся, то не от каблуков маркиза, а от порывов ветра, влекущего с моря дождь. «Прямо над их головами, на ветвях огромного вяза, под которым они стояли, распевали птицы. Они молчали, боясь их спугнуть», — читает Франсуа из томика Мопассана, который Беатрис захватила для пляжного чтения: однако взгляд его упирается в засаленные цветочки казенных гостиничных обоев, и вспугнуть они могут разве что немолодую парочку, изрыгающую сладострастное мычанье за перегородкой. От славной высадки союзников осталось лишь кладбище, превратившееся в местную музейную достопримечательность, — «Как интересно: эти американцы так молоды!», — комментирует даты на крестах Мэрилин, — а о здешнем импрессионистском свете сам Франсуа замечает: «Он как будто выписан Ренуаром, только теперь лодочники стали мотоциклистами и играют в шахматы». Даже настольный портретик Чехова в съемной парижской квартирке Франсуа и Беатрис — он, казалось бы, так идет развернувшейся после каникул будничной осенней истории о студенте и его простушке-возлюбленной, которая будет работать, чтобы они увидели небо в алмазах, — покажется романтичным анахронизмом, когда фильм приблизится к беспощадному финалу. Еще вчерашние книги, картины, песни искушают склонных вдохновиться молодых героев — но только чтобы еще безжалостней обозначить контраст между духовным кружевом фантазеров и последних аристократов рубежа XIX-XX веков и вакуумом заданного существования городских низов сегодняшнего дня, когда, по справедливому замечанию однокурсницы Франсуа Карины (первая роль в кино Сабины Азема), «города строятся для прибыли, а не для жизни, и их вертикализация призвана противопоставить в человеке потребность в труде и чувственную составляющую».

Еще «Кружевница» относится к тем счастливым фильмам, когда тщательно отобранные и сфотографированные пейзаж (включая городской), час дня, погода помогают чувствам героев раскрыться, как мастерски выполненная аранжировка укрупняет эмоцию песни. И конечно, картины столь деликатной не вышло бы без 21-летней Изабель Юппер, которая до ленты Горетта уже исполнила несколько запоминающихся эпизодов в незабываемых фильмах «Сезар и Розали», «Вальсирующие», «Доктор Франсуаза Гайан» и «Это случилось в праздник», но здесь сыграла свою первую главную роль. «Он прошел рядом с ней, совсем близко, не видя ее. Потому что она была из тех, кто сам не выдаст своего существования, кого нужно терпеливо расспрашивать, на ком нужно уметь остановить взгляд. В былые времена художник сделал бы из этого сюжет жанровой картины. Она была бы Белошвейкой, Девушкой с кувшином или Кружевницей» — так описал свою героиню автор положенного в основу фильма и удостоенного Гонкуровской премии романа Паскаль Ленэ. Именно такой ее и изобразила Юппер, получив за эту роль приз Британской Киноакадемии «БАФТА» и итальянского «Давид «Донателло» как лучшая зарубежная актриса 1977 года. Так, в фильме о конце времен занималась новая эпоха.