Фильм

Плохой парень

Опять в отзывах ни слова толком про смысл, прочитаешь - одно, посмотришь - да там не об этом речь-то еп... Народ как-то не особо себя утруждает: посмотрел - вывалил первые поверхностные впечатления и дальше... а ты потом смотришь, а кино-то вовсе не про это получается доверять особо мнениям нельзя. Да ладно мы, простые зрители, по крайней мере, ничем не обязаны, но вот "профессионалы" удивляют: на страницу и больше текста витиеватого да изящного, пестрящего остроумием и красноречием таким, аж чертям тошно ( понимаешь, да, человек действительно русским языком овладел вполне и ему, собственно, больше ничего и не надо=) ), а про что кино, про смысл - куй. Какой нах смысл, люди делом занимаются: словарным запасом меряются. Всю историю кино, сцук, перескажут, направления, стили, школы, а о чем кино было, что режиссер сказать хотел - молчат как партизаны.
Жестокость, насилие, грязь в этом фильме используются как средства, оправданно и по-необходимости. Разврата, садизма-мазохизма в фильме нет вообще. Главный герой - личность высоконравственная (прошу не путать нравственность и человеческую мораль) и целомудренная и именно по этой причине он ГЕРОЙ, а не монстр. Он делает все, что он делает не по извращенной прихоти или похоти, им двигает настоящее, чистое и очень мощное чувство. Он на голову выше всех, кто его окружает, в том числе и своей избранницы и как истинный герой и титан меняет ход истории и сложившегося уклада. Он видит ее сидящей на скамейке в ожидании своего друга и влюбляется - вот эта любовь с первого взгляда говорит о наивно-романтической возвышенности, ведь он именно влюбился, а не просто возжелал приглянувшуюся красотку. Помимо того, что он необычайно сильная и страстная личность, он наивен и романтичен - вот и готов герой. Он видит её и видит себя, между ними пропасть, пропасть создаваемая не только различиями в социальном положении, но еще и верой героев в реальность и значимость навязанных им обществом ролей. Несовершенное, а значит лживое, а значит иллюзорное общественное устройство создает из таинственных и непостижимых существ под названием "люди" грубые поделки, отделенные или наоборот объединенные друг с другом в зависимости от принадлежности к тому или иному слою этого общества. Почувствовав все эту хе.ню в один момент герой тут же (яркое проявление мощи его личности) делает шаг напрямик, игнорируя условности, подобно тому как МакМёрфи в "Пролетая над гнездом кукушки" забирает конфискованные медсестрой сигареты, не замечая разбиваемого стекла. Он начинает крушить эти кривые зеркала, в которых они - просто мальчик и девочка созданные друг для друга - заблудились и не узнали друг друга. Он громит все направо и налево не щадя никого и в первую очередь ни её, ни себя и он прав, ибо лучше остаться без глаза или без руки, чем попасть в геенну огненную. Он сдирает с мясом приросшие чудовищные маски, мочит своих дружков-конкурентов за их жалкие, оскверняющие своими соплями яростное пламя его всепоглощающей любви претензии и, кажется, после такой "хирургии" не выжить ни ему, ни ей: он ведь не просто "опускает" её к себе в канализацию или как-то пытается примирить "противоречия", он копает много глубже - он создает заново новых людей, в страшных муках рождаются два новых человека, две новые личности с врожденным иммунитетом к этой заразной игре в "статусы" и "положения". Да, это печально, но люди вынуждены играть в эту дурацкую игру под названием "социум", мы не совершенны, но вся беда ведь в том, что мы даже и не знаем что это всего лишь игра и глупо отождествляем себя с глупыми и убогими масками. Просто сравните: вот они в начале на скамеечке - люди с разных планет, вот они в конце почти, там же - просто парень и девушка, нет ни уличного пса, шпаны, подонка общества, ни заносчивой, сгорающей от похоти и интеллектуальной мастурбации гордячки. Кто-то скажет, ну она-то причем, за что ей это все? О, она все это вполне заслужила, а он из нее человека сделал, точнее дал ей возможность быть человеком, а не тупой куклой, которую дергают за ниточки мелкие страстишки и навязанные представления. Да и не надо, не надо так уж переживать за физическую оболочку, люди ведь как правило и погибают, пытаясь "спасти" какую-нибудь не так уж и важную, а порой и вовсе НЕСУЩЕСТВУЮЩУЮ ЧАСТЬ себя.
Если кто-то не понял той галиматьи которую я нёс, то вот:
режиссер Ким Ки Дук сказал: «Почему, несмотря на то, что все мы рождаемся одинаковыми, с равными правами и равными качествами, нас разделяют на классы и категории, когда мы становимся старше? Почему о нас судят по внешнему виду? Почему вдруг становится важно, красивы мы или уродливы, с деньгами или без? На основе эти стандартов, которые вступают в действие уже после того, как мы родились и выросли, нас делят на группы и общественные классы, которые плохо уживаются друг с другом. Я хотел выяснить, действительно ли абсолютно невозможно, чтобы эти классы нашли общий язык, а их миры слились воедино».

Конец. очень эффектный конец. как красное пятно невинности на черном фоне экрана. когда все становится статично, появляется кардинально новое решение проблемы. в этом фильме цель оправдывает средства. а любовь как следствие оправдывает все. потрясающий саундтрек и актеры. потрясающая мысль и фургончик в котором будет продолжаться жизнь.пусть он едет дальше, оставляя нам право делать выводы. а мы до сих пор продолжаем думать в силу своей испорченности...

И эта песня так рвала душу, как только послушал ее впервые, просмотрев этот фильм о корки до корки, вытащив у деда во двор удлинитель на улицу, и воткнув в сеть ноутбук я смотрел фильмы, одевая наушники -я так смотрел «Натянутая тетива» и «Плохой парень». «Плохой парень» меня особенно поразил. Там было такое самоуничтожение, просто уничтожение своего идеала чисто физическое- в котором человек делает с ней то- то и то-то, а на самом деле делает это с собой, он губит себя, подлкадывая под кого -то женщину, от страсти к которой сам погибает, размытый, как песочный замок, накатившей волной, сминает себя, уродует и истязает этим контактами, которые он наблюдеает сквозь прозрачное с одной стороны стекло, (как у правоохранителей в комнате для опознания). Такая мука для глаз -тогда уже глаз начинает привыкать к картинке, которую не может вытерпеть и вынести личное присутствие, в котором оказавшись по какой- то причине на разных краях этой постели –и от взаимного расположения тел можно просто сойти с ума, и это дозволенное, сманипулированное им (плохишом) и устроенное им же самим действо это саморазрушение, и ничего больше. И эта вся пересекаемость образов, эта пограничность ситуаций, это все авторские переходы из сцен в сцены, которых мало- но они суть этих подвижек- как первая сделанная тобой поделка на уроке труда- склеенные картонные листки- с перекрещенными тесемками-лентами, которые выворачивают вперед-обратно вложенную тобой купюру, про те фотографии, закопанные в речной песок, и это просто сказочное целомудрие собранных на затылке в пучок мыслей, при расхлябанности и животности, зоологической насыщенности всего сущего, и нелепо как произошедшего с персонажами, в котором каждый из них не заслуживает не просто доброго слова, но и того, чтобы про них думали как про людей, а ведь у них тоже есть чувства- пусть черные грешные и смешые остальным, но с этим непонятным и не ярко выраженным горем, (которое как и месть и как каинова печать подаются холодными, с каменным лицом), они остаются героями на надутом матрасе, который впору и троим. Как Моисей и Сара. Когда фараон или принцепс – нет, никогда не придут, и никогда не «закажут» подружку. Когда старость съест все и сразу, медленно, и не откладывая, и не щадя, и вообще не давая никаких отсрочек, и пышное цветущее тело померкнет, а мужчина останется таким же, как вино набирающим сок, выпускающим свои оработанные газы в резиновую перчатку, после процессов брожения, и ждущим своей второй, а затем и третьей юности, когда «бес в ребро» и далее по тексту... Когда он еще будет совладать и справляться со своими инстинктами, может этой девочке в его Вселенной уже не будет места, или они все плохо кончат, хотя бы потому, что им и надо плохо кончить. И сказать, что у них нет будущего. И что они все моральные калеки, или «нравственные инвалиды», как Печорин- и все три барина из «Жестокого романса» -только первый страдал своей нравственной болезнью от безделья и скакал на Кавказ, а вышеупомянутые баря- от своего слова «купеческого» -а эти южнокорейские сироты куда- то на берег моря в импровизированный шатер на колесах, где она будет отдаваться любви с каждым встречным, который «стоит», и который платит, и скорее всего «второй», чем первый.
А песня такая пронзительная, и уж она -то точно в кадр. В десяточку, и все эти переходы, и срывающийся голос, который должен был прокурарекать, чтобы так еще повоздействовать на мозг, чтобы все «глухие» услышали - это вам не срывающая Земфира, с какого-то мысленного аудио-поводка, у нее этот накал уже был, или еще будет когда, а здесь все эти волосы, запутавшиеся в скомканном носке, бумага, где- то застрявшая в песке и испортившая, и песок, и себя, и от этой диспропорции сумбурного сочетания -и все здесь перепутано, все от личной гигиены, до мелочей, от бытовых сцен в которых не осталось ничего святого, и ничего хорошего и «ничего от человеков».

Не уверена, но кажется, мой любимый фильм у Ким Ки-Дука. Удивительные и невозможные отношения между двумя людьми из разных миров, когда один силой выдергивает другого в свой мир, и другой в итоге добровольно остается...

Для меня это самый острый, противоречивый и болезненный фильм у этого режиссера. Пожалуй, с ним может сравниться Вздох, но этот - все равно ярче. Каждая сцена как будто впечатывается в память.
Прекрасное кино, прекрасный режиссер.

Первый фильм Ки-Дука, где ему доверили бюджет, который можно описать уже семизначным числом и, пожалуй что, первый действительно нарративно запутанный фильм, работающий на три четверти на эмоциональном, метафорическом уровне, примерно то, что он будет выкаблучивать в где-то года с 2006-го.
Достаточно необычный парень (Хан-ки) сначала присаживается к симпатичной студентке (Сун-Хва), а потом, когда к ней приходит ее бойфренд, начинает ее целовать, несмотря на все ее сопротивление. Делает он это все молча, будет молчать он и весь фильм (кроме одного эпизода, когда становится ясно, почему он молчит). Иногда, по сюжету, он разговаривает – по телефону, к примеру – но режиссер старательно оттягивает момент озвучивания своего главного персонажа. Как и почти все творчество корейца, этот фильм – немой. Да-да, именно немой фильм, несмотря на то, что в нем достаточно часто звучит человеческая речь, всю информацию зритель получает исключительно посредством визуального контакта с фильмом, а недостающие кусочки, как паззл, придется вылавливать из более глубокого, эмоционального слоя.
Итак, Хан-ки с силой целует Сун-Хва, несмотря на побои ее друга и возмущение самой девушки. После того, как стоявшие рядом солдаты требуют извиниться перед Сун-Хва, та плюет Хан-ки в лицо. Причины этого поступка выплывут позже. Хан-ки не просто увидел девушку, которая ему понравилась. Если верить эпизоду в середине фильма, который больше похож на сон – Сун-Хва и Хан-ки приезжают на морское побережье становятся якобы свидетелем того, как девушка, как две капли воды похожая на Хан-ки топится в море – то по тому, что никто не бросился ее останавливать, становится ясно, что это уже случившийся ранее эпизод. Вообще, Ки-Дук будет частенько использовать подобный прием замещения персонажей, затрудняя параллельно их идентификацию, но тем самым предоставляя некоторые подсказки к своим фильмам-загадкам. А учитывая, что все фильмы Кима это по большому счету – притчи, то физическая человеческая единица далеко не так часто важна, как тот образ, который она олицетворяет собой.
Итак, очевидно, что у Хан-ки была любовь, завершившаяся трагически и сломавшая его жизнь и его личность, заместив в его сердце чувства насилием и стремлением причинить боль, поэтому Хан-ки проворачивает нехитрый план. Дело в том, что он на самом деле владелец небольшого борделя на улице красных фонарей. У него есть пара друзей-подчиненных, которые подбрасывают Сун-Хва кошелек, который она подбирает, а затем, угрожая ей, вынуждают ее подписать договор о торговле телом в борделе. Этот довольно странный, хотя и не самый странный в фильме, эпизод объясняется достаточно просто. Некоторые западные рецензенты пишут, что в этом есть метафора марксистского межсоциального конфликта – сильный, но озлобленный бедный слой, олицетворяющийся Хан-ки, мстит и наносит удар насилия среднему слою, который олицетворяет Сун-Хва. Но это все притянутые за уши идеи. Скорее всего Хан-ки, окончательно выпавший из уважаемой социальной среды, видя в Сун-Хва свою потерянную любовь (это подтверждается найденными на пляже во время все того же эпизода прогулки, фотографиями, где видно, насколько похожа Сун-Хва и бывшая подруга Хан-ки, с которой он там обнимается), предпринимает единственно возможный способ сблизиться с ней – вытащить на свой собственный уровень бытия. То есть на самое дно общества. А так как личность его изуродована неясными событиями, отголоски которых слышатся на протяжении всей картины, то и любовь свою он проявляет максимально странным, нелогичным образом.
Впрочем, Сун-Хва тоже не такая уж безобидная овечка. Напоминая представителей бунюэлевской буржуазии, она испытывает внутренний конфликт. Ее внешняя оболочка выросла в социальной среде, где дно общества считается недопустимым, а проституция – вещью предосудительной. Однако, судя по тому эпизоду, когда она ворует страницу из книги в книжном магазине, в глубине своей души она столь же порочна, как те, кого приняты осуждать. Можно, конечно, попытаться расширить эту аналогию и экстраполировать этот момент на идею о том, что внутри каждого человека таится его собственный «мистер Хайд», но это несколько выходит за рамки данного фильма-притчи.
Оказавшись внутри захолустного борделя, где девушек словно товар выставляют в витринах и заставляют обслуживать клиентов в небольших душных номерках, Сун-Хва по началу противится своей участи, как это было у Бунюэля в «Дневной красавице», и пусть там мастер делал все гораздо более изящно, чем то откровенное насилие, которое бесстыдно демонстрирует в своей манере корейский режиссер, путь, который проделывает их героини в чем-то схож – Сун-Хва переживает внутренний и внешний акт перерождения в другого человека. И если у Бунюэля героиня Денев проделывает этот путь сама, по собственным очевидным мотивам, то Сун-Хва становится пассивной жертвой жестоких эпизодов, которые ей приходится пережить, чтобы окончательно сломаться и стать другим человеком. Все это время Хан-ки с болью и печалью на лице наблюдает за ней через зеркало – подобный подход Ким использует и в гораздо более поздней картине «Вздох», когда сам усядется за монитор наблюдения за камерой. Момент, когда Сун-Хва касается стекла, за которым сидит невидимый ей Хан-ки можно считать точкой перерождения.
Впрочем, даже переформировавшаяся девушка не означает совершенно ничего. Картина на протяжении всей своей длинны непрерывно ставит вопросы, ответы на которые найти, конечно, можно, но есть предположение, что у каждого свои моменты. Совершенно все теории рушит концовка. Выживает только одна идея – прежняя Сун-Хва уже настолько полностью разрушена, что без проституции жить уже не может. Впрочем, Хан-ки вроде бы и не против.
Момент сопереживания героям тут полностью отсутствует в привычном для мейнстримового кинематографа виде. Персонажи настолько выбиваются из всех привычных драматургических канонов, но при этом настолько образны, глубоки, многогранны и бесконечно интригующие, что фильм превращается в наблюдение за ними как самоцелью. Их эмоции и чувства, отношения, если это можно назвать так, совершенно разнятся с тем, что они говорят и делают, что, впрочем, характерно для творчества Ки-Дука. Кроме того, тут обнаруживаются и весь любимый сеттинг режиссера – тюрьма, море, молчание, любовь, насилие, проституция, бессмысленная на первый взгляд кровь и, что характерно уже для более поздних лет – невероятно запутанный и сложный, не поддающийся логике и схемам европейского менталитета клубок моральных загадок и персональных метаморфоз. Порой ловишь себя на мысли, что сам процесс распутывания этого клубка первичен относительно факта достижения прямой распутанной нити.