Фильм

Фицкарральдо

У Херцога в основном два типа фильмов – про безумцев и про дикие джунгли. «Фицкарральдо», являющийся во многом осевым фильмом всего творчества – это картина о безумце посреди диких джунглей. Безумца зовут Брайан Суинни Фицджеральд (Клаус Кински), но имя его у жителей Латинской Америки, где он живет и работает, вызывает сложности, поэтому зовут его просто Фицкарральдо. Безумие его заключается в том, что он настолько восхищен оперой и Энрике Карузо, что решает построить оперный театр прямо в сердце амазонской сельвы, куда потом пригласит своего кумира, чтобы его магический голос прозвучал в столь далеком от западной цивилизации уголке. Но для того, чтобы получить для этого деньги, Фицкарральдо должен добраться на пароходе в страну каучука и диких враждебных индейцев, дорогу куда преграждает гора. Но и она не становится преградой для современного Сизифа. Героический и безумный фильм, в котором режиссер проделал все то же самое, что и его герой.

Самая известная картина Вернера Херцога, знаменитая в первую очередь тем, что во время ее съемок съемочная группа режиссера протащила через гору настоящий тяжеленный пароход, как это было сделано в самом фильме героем Клауса Кински. Впрочем, это не единственный сложный и интересный момент, сопутствовавший работе над фильмом. С самого начала было понятно, что снимать в перуанских джунглях будет сложно – там в это время шла война с Эквадором и повсюду торчали военные лагеря. Европейские и американские компании по добыче нефти в это же время творили бесчинство с местным населением. Плюс к этому были довольно натянутые отношения с перуанским правительством, вопреки тому, что с аборигенами договориться удалось. Да и европейская либеральная пресса тут же накинулась на Херцога с обвинениями по притеснению прав человека, а после премьеры фильма незнакомец ударил режиссера в живот. Причин для подобного отношения к гуманному и ничего не нарушившему Херцогу не было, но разве когда-то это кого-то останавливало.

Интересно, что изначально в фильме начинали сниматься Мик Джаггер, Джейсон Робертс, Клаудиа Кардинале – не менее сложные в общении и работе люди. Правда, Джаггер, игравший друга Фицкарральдо, вынужден был уехать на гастроли, о чем режиссер неоднократно жалел и со слезами на глазах вырезал его персонажа из фильма, а Робертс, игравший Фицкаральдо, вообще заболел посредине фильма и улетел домой, поэтому Херцог хотел сыграть главную роль сам, но потом передумал и взял в джунгли Кински, вопреки тем приключениям и скандалам, что сопровождали съемки фильма «Агирре, гнев Божий». Клаус, будучи изначально воодушевленным шансом сняться в таком фильме, когда дело дошло до перетаскивания парохода через гору, принялся за свое, чем осложнил съемки, и без того проблемные – люди сходили с ума, жгли дома, индейцы периодически нападали на группу и, конечно, пароход.

В этом эпизоде, который можно было бы снят на студии, и заключается весь творческий принцип Вернера Херцога, стремящегося к максимальному реализму в кадре. Впрочем, представить себе, чтобы в начале 80-х на какой-либо из студий можно было бы снять такое, довольно сложно – мало того, что масштаб и эпичность подобного мероприятия просто нереально воссоздать в студии, так еще ни один звукорежиссер не в состоянии подобрать те невероятные звуки, ту атмосферу, что окружает медленно движущийся сквозь душные джунгли, полные опасностей, скрипящий, чадящий пароход. Так или иначе, результат получился настолько достоверный, что жалкие попытки американских развлекательных компаний по созданию пластиковых, блестящих, выхолощенных приключенческих фильмов о джунглях Амазонки выглядят на фоне «Фицкарральдо» невероятно нелепо.

В целом фильм вновь рассказывает о бесплодных попытках человека бросить вызов природе, но именно в этот раз эти попытки, пусть и вновь бесплодные, вызывают настоящую бурю восторга за одну только попытку совершить подобное безумие. Каннская награда, удостоенная Херцога за лучшую режиссерскую работу – лишь малая толика того, чего на самом деле стоит подобный подвиг режиссера, подвиг художника, подвиг человека. И теперь, когда видишь, как корабль Фицкарральдо взбирается на вершину горы, хочется вместе с теми зрителями, что первыми увидели эту картину, вскрикнуть «ура, он это сделал, все-таки!». Потому, что знаешь, что все это по-настоящему.

Лица красивых людей еще ничего не значат. Они могут обмануть. Сколько пустышек встречается нам на пути, мы, слава богу, даже не догадываемся. Сейчас они раскрывают себя пластическими операциями, оказывая нам минимальную, но все же помощь в саморазоблачении. Да здравствует Клаудиа Кардинале! Здесь, в роли Молли, она показалась высохшей алкоголичкой, но, вероятно, все же, это дело одного только бессовестного Времени. А южным людям, как многие обращали внимание, свойственно сморщиться раньше, словно кисть винограда превратить в изюм. Однако все такое неважно, если вы по-прежнему готовы смотреть Ей в глаза. Не предавайте свое чувство, смотрите любимой женщине в душу! Все главное – там. Невозможно выразить словами то, что нас намертво цепляет в человеке, когда мы влюбляемся hic et nunc, и, если видим нечасто, как в кино, то навсегда. Можно вспомнить только конкретный фильм, или даже того меньше – сцену, и пережить свое чувство вновь. Клаудиа Кардиналев в Once Upon The Time In The West – женщина во плоти, на грани идеала, и с идеальной линией губ. Ее аспект силы, там, дан режиссером как формула, из которой на 70 процентов состоит человеческий организм. Без этой, по этой формуле, материи не сможет существовать жизнь на планете. Но это все так, слова, которые, повторимся, ничего так и не выразят. Выразить я могу только свое намерение не предавать свои чувства перед лицом высохшего тела. Так мужья любят своих жен, и так любить эту женщину мое право. Я глубоко видел ее в ее прайме. И пусть никто не ревнует: это каждый раз всего несколько секунд кинозрения.

Херцог в "Фицкарральдо" дал урок всем без исключения деятелям кино. Ведь фильм рождается не благодаря сюжетной схеме, мастерству режиссера или деньгам продюсера. Настоящее кино движется самой силой жизни, которая заключена в людях, определивших себя его создателями. Херцог, как может быть никто, находится выше киношной тусовки, и остается только догадываться, какое впечатление его работа (в самом что ни на есть трудовом смысле этого слова), должна была произвести на слет стрекочущих эстетов каких-нибудь высоких Канн. Как и любой честный человек, Херцог стоит в стороне, опершись на черенок от лопаты, которой он роет землю и копает в себя. Очень старая женщина с узловатыми пальцами и сморщенным лицом смотрит на меня, и все мое "знание мира" сходит на нет; в ее глазах – законченная, тотальная прострация, она уже почти вернулась в ту точку, из которой вышла работать, работать без конца, 93 года назад, но кто ей тут судья?! Я, привыкший мысленно ругать людей за неимение собственного намерения, за рабство в общественных схемах, но в эту минуту не способный осилить ее удивительный взгляд?! Направленный на меня, веселый, заинтересованный, очень живой, но совершенно не сфокусированный, он заполняет изнутри, проходит насквозь, словно и он, и она, и я, все мы свет; я не могу этого выдержать и отвожу глаза. Тело человека будет закопано в землю; путь во времени и в пространстве будет завершен. Траектория движения корабля в фильме говорит о том, что не стоит питать иллюзий: история любого тела всегда имеет кольцевую композицию. Но если мне, не дай бог, захочется похвастать количеством собранного жизненного опыта (уподобившись примитивным толстопузым богачам), я лучше вспомню безумного Фицкарральдо, упертого Херцога и высохшую старушку 93 лет, как эпизод не снятого мною самим фильма. Она прилежно, по заданию внучки, едва слушающейся рукой рисует на белом листе бумаги новый домик: соединяя расставленные для нее точки одну за другой. Сила жить встроена ведь и в меня: действуй, Лохматый, действуй, в этом все дело! В имени Фицкарральдо – буквы "р" столько, сколько каждый способен унести.

Сверхусилие – граница, которую пересекают персонажи, собирая энергию (туда) или теряя ее (обратно). Жизнь людей бедна и пресна без предельного напряжения сил. Большой индеец-матрос понял и принял плавание только тогда, когда убедился в том, что сверхзадача существует. Он шел за ней к белым людям, и он ее нашел. И расплылся в улыбке.

Что было бы, если бы люди не снимали кино? Пришлось бы мумифицировать столько людей! Фараоны, пусть они нас простят, выглядели одинаково, так что достаточно было сохранить одного из них, и дело с концом! Но мы, текущие люди, все такие разнообразные! Да и меняемся мы сейчас быстрее, чем в прошлом. Возьмите лицо хипстера. Или сисадмина. Что? Были раньше такие лица? Ясно, что нет. Меняется и покрой, и это важно, фараона ведь тоже хоронили в костюме, не голым. Но все это ничто, так, глупости, по сравнению со взглядом. В кино мы видим, что у человека находится внутри, что у него там имеется живое, а этого не предоставит ни одна гробница. Хотели бы вы заглянуть в душу Наполеону, через его глаза, через его живой голос? Но Наполеон – это так, избитый пример, банальщина. Серьезные, настроенные искать глубоко искатели стремились бы на встречу с сознанием, у которого в принципе другие доминанты: лес, змеи, охота, духи, мифы – вот что интересно. Так что спасибо Херцогу-документалисту за сверхэксперимент: не снимать антропологию с этнографией, а сделать вместе с индейцами прошлого общее дело и поймать их естественное ко всему отношение в камеру. И прежде всего – их естественное отношение к своей актерской игре.