Фильм

Всемирная история живописи

Комплект. Фул-хауc. Полна коробочка: вышла последняя кассета "Всемирной истории живописи". Сомнение - можно ли объять необъятное? и запихнуть его в саквояж? И что это за история light в девяти сеансах по полчаса? - разрешилось положительно: можно. Уж если целый мир был сотворен за шесть дней, то разобраться по-быстрому с живописью - как говорится, сам бог велел. Для того и существуют общеобразовательные программы, а если они существуют, значит, это кому-нибудь нужно: искусствоведам, чтобы кое-что узнавать о питекантропах, и питекантропам, чтобы получать некоторое представление об истории искусств. Однако утрамбовать так многовековую историю не проще, чем решить апорию "Куча" (это где нужно решить, после какого по счету камешка получается куча). И тем досаднее, что в русском переводе из заглавия пропало имя автора "Всемирной истории", и вообще о нем - точнее, о ней - ни слова. Монахиня Венди Беккет - фигура типическая, вроде мисс Марпл, с которой ее роднит возраст, а также то, что сестра Венди, как мисс Марпл, выдающаяся проныра и пролаза. Зависть берет от того, как она бродит римскими садами, лазит в пещеры Ласко, выглядывает из окошка дома Сезанна в Эксе, ступает по забрызганной краской мастерской Джексона Поллока и ничтоже сумняшеся проникает в частные апартаменты - галопом по европам, а потом и по америкам, ибо после Второй мировой столица искусств перебралась в богатый Нью-Йорк, и этот факт не прошел мимо внимания сестры Венди. И теплые слова - буквально пара теплых слов, больше не влезало - нашлись у нее и для алкоголика Джексона Поллока, первым начавшего брызгаться краской и много в том преуспевшего, и для Энди Уорхола, спор о котором, считать ли его великим художником или великим надувалой, еще не закончен, как хитро сообщает сестра Венди. И продолжает все так же бодро перебирать ногами, все так же сутулить спину и поминутно обнажать в доброй улыбке крупные передние зубы, всплескивать руками и с нерастраченной страстью рассказывать, рассказывать - время дорого, - только теперь не о толстомясых женщинах Рубенса, а об ухе Ван Гога. Без уха о Ван Гоге нельзя. Можно представить парой вещей Рембрандта, можно сэкономить на Малевиче, выкинув его вовсе, но без уха Ван Гога (до сих пор непонятно, какое отношение оно имеет к его живописи) никак нельзя. Питекантропы не поймут. Не запомнят.