Фильм

Человек из железа

Фактическое продолжение "Человека из мрамора" поначалу выглядело почти политическим триллером. Но ритм тормознула показавшаяся скучной политическая и прочая стачечная активность. Журналист Винкер после первой трети хронометража провалился на второй план, а фильм начало рвать на эпизоды исторических воспоминаний, связанных с семьей главного героя. Ровность их получилась неодинаковой, из-за чего временами было скучновато, а в концовке фильм оставался интересным скорее уже не политической, а любовной историей главного героя. То ли все эти забастовки польских докеров более чужды российской душе, по сравнению с весьма схожими по настрою сталинскими временами в наших странах(это про "Человека из мрамора"). То ли Вайда попытался без напряга "дважды войти в воду" предыдущего фильма, что как известно не приносит лавров. Тем не менее, отдадим режиссёру должное: фильм снимался в эпоху социализма, и несмотря на вялость польской верхушки, которую демократы уже начали прогибать, снимать такой сюжет было наверное определённым гражданским подвигом. Да и, по большому счёту сиквел всё же вышел достаточно качественным.

Большое восточноевропейское славянское государство лихорадит. Рассерженные горожане занимают площади, протестуя против некомпетентности и коррумпированности забывшейся в самовосхвалениях власти. От безответственности правителей оппозиция только крепнет, создаются народные дружины и советы. Эпизодические попытки задавить гидру контрреволюции, беспомощные, но и жестокие еще более распаляют ненависть, сплачивают общество воедино. Две страны в одной, два мира — один яростно-уличный, ищущий правды и обновления, живущий воспоминаниями о подвигах прошлого и мечтами о счастье и свободе будущего, другой застывший в полумраке и тоске начальственных кабинетов, в канцелярщине и засаленных казенных пошлостях, способный только вяло огрызаться и отбиваться руками провокаторов, доносчиков и чекистов с серыми измятыми лицами и очерствелыми душами. А с востока давит, собирая войска, могучая держава-соседка, намекающая, что и сама сможет разобраться с бунтарями, террористами, фашистами навалившись, в случае провала своих местных ставленников, миллионной махиной Красной армии. Знакомо? И в замшелых восьмидесятых и в нынешних десятых история повторяется дважды но, к сожалению, ни разу в виде фарса, разве что с некоторыми географическими изменениями.

«Человек из железа» — продолжение и парафраз вышедшей чуть ранее вайдовской же картины «Человек из мрамора». Схожие названиями и героями фильмы на деле антиподы. «Мрамор» семидесятых пронизан мыслями о безнадежности, предрасположенности к провалу всех благих начинаний в советской Польше. Система затирает и пожирает любого, кто мало-мальски выбивается из проторенной колеи — будь то стахановец и передовик производства, пытающийся в меру сил наладить окружающую жизнь, будь то начинающая журналистка, снимающая о нем фильм. Польша там — страна потерянная, полная двоемыслия, невысказанности, бюрократического морока, всех соцветий безвременья. «Железо», которое отделяет всего вроде ничего — полдесятка лет — плод уже иной эпохи. Появилась главная составляющая — надежда и вся интонация второго фильма меняется, превращая его в полную противоположность первой части. Теперь это не грустная притча о невозможности добра, а полудокументальная зарисовка для современников и потомков о зарождении новой страны. Мир изменился, слова и поступки снова что-то значат, победа очевидна, пускай до нее еще несколько лет. Картина завораживает зрителя, рушит укорененные за десятилетия понятия о невозможности и бессмысленности протеста, из зала кинотеатра ты выходишь новым человеком, пускай и в старый, пока, мир.

С художественной точки зрения ткань фильма смотрится несколько скомкано, местами рвано — полная постоянной вайдовской экспрессии и пафоса. Но перед режиссером и не стояло задачи создавать визуальный шедевр с точеной раскадровкой или глубинным психологизмом каждого поступка. Получилось то, что задумывалось — пропагандистский, злободневный, воодушевляющий памфлет, мотивирующий человека на немедленное действие. Революция, гданьские рабочие, берущие власть в городе, Валенса — еще вчера никто, а ныне разговаривающий на равных с коммунистическими бонзами, ну и Солидарность — пока еще не движение даже, а скорее идея, объединяющая общество и в противовес этому официозная машина компартии. Весь фильм строится на противостоянии. Рабочим — площади, партийцам тесные кабинеты и гостиничные номера, Солидарность открыта — власть норовит забиться в темный уголок, протест искренен — противники его не верят даже себе.

Фильм, актуальный в начале восьмидесятых успел уже забыться, но сегодня, в связи с похожими событиями в Украине, переживает второе рождение. Близость и парафраз двух народных революций, как и сходство отечественной реакции на них заставляют с новым интересом пересмотреть картину, как энциклопедию народного протеста, ну или зарисовку по повторяющейся истории, которой, к сожалению, никогда не учатся.