Фильм

Пи

Макс не мог заснуть – он думал о 216-ти числах, которые выплюнул компьютер перед тем, как сгореть. Что это: обычный программный сбой, вирус, а может, и нет, может, порядок и набор цифр неслучаен? Руки тряслись, все тело лихорадочно колотило. Эти знакомые симптомы говорили только о том, что сейчас снова начнется приступ. Черт возьми – а лучше – спаси, Господи! Дверь заперта на добрый десяток замков. Который раз кричать Макс будет для себя одного, никто не придет. Никто не сможет залезть в квартиру, как Макс не может залезть в свою голову и остановить режущую боль в висках. 216 чисел – почему именно столько? Башка так гудит, что хочется блевать. Ладошка, таблетки, гортань. Макс в отключке до утра.

«Пи» – полнометражный дебют Даррена Аронофски, фильм, короткое название которого походит на звук перегорающей лампочки. Сейчас американский кинорежиссер необычайно популярен, и имя его, после таких картин как «Реквием по мечте» и «Фонтан», на слуху у продвинутой молодежи. А тогда, в 98-ом году, выпускник института киноискусства еле наскреб $60 тысяч на съемки сюрреалистического триллера о математике Максе, разгадавшем универсальный цифровой код Вселенной. История эта выглядела бы абсолютно фантасмагоричной, если бы в основе ее не лежал многовековой миф.

Еще в 6 веке до н.э. философ Пифагор утверждал, что с помощью чисел можно осознать все, что угодно – от рождения и смерти до причин печали соседского пса. Не менее фундаментальны математические исследования Леонардо да Винчи, как раз на основе чисел и их взаимосвязи родился его всемирный гармонический закон – «Золотое сечение». А еще был поэт Велимир Хлебников, убежденный в том, что вся история циклична. А еще были тысячи математиков, мистиков и нумерологов, которые видели в числах великую тайну, ключ к постижению жизни и Бога… Теперь пришло время Макса, - выдуманного фантома от Аронофски, - время его разума, окаянства и гения.

Когда ему было шесть лет, мама говорила своему чаду, чтобы оно никогда не смотрело на Солнце. Естественно, детское любопытство победило, и Макс взглянул на огненный шар. Сначала свет был таким нестерпимым для глаз, что на какое-то время мальчик потерял зрение. Постепенно оно вернулось, а вместе с ним появилась способность складывать, делить и умножать в уме числа любой величины. Слово «предел» потеряло смысл. Однако пришла и эта боль в висках, словно их кто-то сверлит, словно кто-то берет шариковую ручку и тычет ею прямо в извилины. Сейчас на часах 9:54 утра, и Макс на пороге величайшего научного открытия, а приходится жрать чертово обезболивающее. Ладошка, таблетки, гортань. Забытье до полудня обеспечено.

Важно отметить, что режиссер прекрасно осознает свою беспомощность как математика, о чем свидетельствуют многочисленные цифровые неточности и нестыковки в фильме. Некоторые из них настолько очевидны, что складывается ощущение, будто допущены они не механически, а скорее нарочито. Аронофски словно повторяет: «Я не имею отношения к миру Евклида, Эйлера и Лобачевского; я из одной песочницы с Клером, Гансом и Бунюэлем». Цитатами из «Андалузского пса» фильм пронизан от и до! Муравьи здесь ползают в неприличной близости от человеческих рук, крупные черно-белые планы монтируются часто жестко и экспрессивно, да и вся картина выдержана в строгой стилистике немого кино.

Впрочем, предметом исследования режиссера остается человек – цифры лишь предлог и способ, чтобы заглянуть в голову главному герою. Макс действительно уникален, следить за ним интересно. Более того, Макс – настоящий ГЕРОЙ, в доблестном значении этого слова. Это он в шесть лет в упор посмотрел на Солнце, это он дошел до конца по тому пути, которые другие не одолели. А главное – это он нашел силы, чтобы принять наказание за свою гордыню. А как иначе? Нельзя посмотреть в лицо Богу и не ослепнуть... Несчастный гений сходит с ума, а заодно беспощадный Аронофски сводит с ума и зрителя (еще как сводит!!!). Одного настоящего человеческого мозга, запечатленного крупным планом, хватает выше крыши.

В корчах Макс валялся по полу и орал, сжимая в руке лист с заветными цифрами. Все решено, разгадано, все осуществимо. Все под контролем, разве что кроме мигрени и неуправляемого более тела. Это так странно, когда в мире не остается загадок, только ты сам – единственная загадка, ключиков от которой нет. Но довольно! Больше не будет ладошки, таблеток, гортани. Макс поднимается, подходит к треснувшему зеркалу, с уверенностью хватает дрель...

Тайны остаются тайнами.

Числа остаются закорючками.

Люди остаются беззащитными.

Один из главных фильмов всех времен и народов наряду с "Матрицей", "Сталкером", "Пробуждением жизни". Грандиозный дебют ашкеназского гения Даррена Аронофски. Смотреть обязательно...

От стилистики дебютного фильма Даррена Аронофски веет некрореализмом, сродни работам Басковой, Балабанова и Юфита, но практически сразу же становится ясно, что за мрачным видеорядом скрывается восходящая звезда кинематографа, на которую следует обратить самое пристальное внимание. И Даррен Аронофски оправдал возложенные на него надежды, после культового «Числа Пи», сняв еще более громкий «Реквием по мечте».

«Пи» — это математический детектив, замешанный на теориях заговора, в частности кознях мирового сионизма и алчности «шишек» с Уолл-Стрит. Обе группировки охотятся за талантливым математиком Максом Коэном, верящим, что Вселенная включена в некую систему, которую можно просчитать. Коэну не интересны движения планет или вычисления амплитуд земных колебаний. Куда сложнее, на его взгляд, экономические биржевые процессы с миллиардами неподконтрольных переменных в виде страхов, рисков и ожиданий экономических субъектов. Конкретно, Коэн надеется обнаружить универсальную формулу для прогноза котировок на рынке акций, и именно это знание необходимо мафии с Уолл-Стрит. С пресловутыми евреями все куда масштабнее, но так же предсказуемо — богоизбранный народ мечтает восстановить связь с Всевышним и привносит в без того запутанные изыскания Коэна метафизический подтекст.

Аронофски, заинтриговав арифметическими ребусами, и даже породив некоторую паранойю обусловленности цифрами всего сущего, использовал математику лишь в качестве интеллектуальной декорации к своему триллеру. Если присмотреться к тем понятиям, которыми он оперирует, то можно заметить, что они действительно отражают высказывание научного руководителя Макса, что герой постепенно превратится в нумеролога. Это — то самое трансцендентное число Пи (выражает отношение длины окружности к длине ее диаметра), числа Фибоначчи (последовательность чисел, в которой каждое последующее число равно сумме двух предыдущих чисел), золотое сечение (овеянная мифами константа гармонических пропорций). Все они — так называемая математика для любознательных, занимательная тема в курсе концепций современного естествознания, свидетельство иррациональных закономерностей в хаотическом мире. Та же самая хаотичность прослеживается и в невыдержанных кадрах самого режиссера, у которого вроде бы одинаковые числовые ряды в разных сценах никогда не совпадают. Вот и к научности «Число Пи» Даррена Аронофски никакого отношения не имеет. В каком-то смысле оно само требует разоблачения, как удивительная мистификация, способная убедить зрителей в условной реальности происходящих событий.

Вообще, «Пи» странным образом напоминает не менее авангардный случай русского ученого Григория Перельмана. Макс Коэн в дебрях мироздания, умещенных в крохотной, уставленной компьютерной аппаратурой комнатушке, за счет сюрреалистических приемов галлюцинаций, навеянных то ли таблетками, то ли потусторонними силами, целиком и полностью вписывает в образ кибер-героя будущего. Нечто подобное происходило с загадочной девочкой из знаменитого аниме «Эксперименты Лэйн». Так та вовсе оказалась богиней нового сетевого мира. Амбиции Аронофски немногим слабее, но его завораживающий кибер-триллер, собравший в прокате более 3 000 000 долларов из вложенных шестидесяти тысяч, сам по себе стал феноменом 90-х, и возвел своего создателя в ранг наиболее перспективных авторов. Как показала дальнейшая история, не зря.

Дебютная работа Арановски. Смесь сюрреализма и психодела, вкупе с черно-белым цветом полностью штурмуют мозг человека, смотрящего сей фильм.

Фильм обязателен к просмотру. Один из гениальнейших фильмов в истории кинематографа.

Кошмар среднестатистического гражданина, чьё ФИО едва ли будет занесено в какие-либо анналы, имеющие историческую важность, по определению своему прост, экзистенциален и иррационален; это кошмар усечённого существования, кошмар, рождённый в мороке абсолютного непонимания происходящего и ставший продолжением яви — скучной, унылой, беспросветной, ничтожной, — яви человека-зеро, растворённого в толпе. Но природе кошмаров подвластны все, не бывает людей, которые бы не переживали это невыносимое состояние ускользающей реальности, но в мире науки, где нет места хаосу, кошмары порой оживают самым причудливым образом, разрушая в общем-то это незыблемое ratio.

«Пи» Даррена Аронофски — эдакий авангардный математический хоррор, ставший для режиссёра полноценным кинематографическим дебютом в большом метре — на первый взгляд иллюстрирует эту идею структурированного ужаса, ожившего со страниц диссертаций главного героя, который в своей горделивой тяге к высшему знанию перешёл определённую грань, за что и расплатился по гамбургскому счёту сполна. Но фильм Аронофски, увы, совсем не о том; его слишком просто прочитать как нервную, истерическую притчу о цене гениальности; сие чересчур упрощённо, учитывая тот киноязыковой вокабуляр, применённый Аронофски в своём дебюте. Этот снятый буквально исподтишка, в натуральных подпольных условиях, характерный своим резким, шизоидным монтажом и гиперреалистичностью, фильм, временное действие которого отчётливо неуловимо (хотя авторские маркеры подчеркивают, что дело происходит скорее hic et nunc), на поверку оказывается тождественным киноязыковым экспериментам праотца маргинального и трансгрессивного американского кинематографа Ника Зедда, чей «Манифест кино трансгрессии», сформулированный им в Нью-Йорке в середине 80-х (вряд ли случайно сюжет «Пи» сконцентрирован именно в пределах этого города), броско противопоставил себя «Теории авторского кино», предложив ещё более радикальные стилистические и идеологические решения, и умножив авторский нигилизм и уничтожение нарратива во сто крат и предложив в своих программных картинах «Война как менструальная зависть», «Так трахает Заратустра», «Ненормальный» etc идею тотальной анархии как блага в противовес террору цензуры и морали. Кино не просто как форма изобразительного самовыражения, но как резкая акция, дерзкая провокация; андеграунд как норма творческого существования.

Но Аронофски, по крайней мере в «Пи» избрал лишь пресловутую трансгрессивную фактуру ксеноморфиста Зедда, протранслировав в картину при этом и киберпанковые находки японских кинорадикалов Синьи Цукамото, в «Тэцуо, железном человеке» которого homo sapiens сексуально сливался с техникой, превращаясь в homo technologis, и Шодзина Фукуи, лента «Любовь к резине» которого родственна с «Пи» в теме глубинного погружения в мир сферического знания. Но назвать «Пи» вторичным произведением при всем желании не выйдет; тогда ещё не завязший в голливудской прямолинейности Аронофски снял самодостаточное кино, пласт контекста которого лежит вне очевидных жанровых пределов.

А это — обладание высшим знанием, меж тем — приводит как к пресловутому Древу Познания(впрочем, оно будет таки в слезоточивом «Фонтане»), так и к мысли о том, что картина Даррена Аронофски это изощренная кинематографическая фантазия на тему философии пифагореизма, утверждающего, что математика является протоосновой всего, то есть пресловутого бытия. Число есть сущность всех вещей, бытие как совокупность чисел или числа, цифрового кода, бытие как бесконечная Пи, уходящая за горизонт реальности. Мир состоит из чисел, формул, теорем, решенных и нерешённых задач; мир — это разум великого математика, что постигает новые и новые пределы самого себя, не отпуская возможность и мистических, религиозных, социальных парадигм. И потому столь важным оказывается открытие Макса Коэна не только для высшей математики, но и для экономики, и для религии, ведь разгаданный им код есть нечто большее, чем совокупность чисел. На экране оживают дикие конспирологические идеи, тайное правительство проникает в сферы, где жизнь скукожена до ничтожного состояния, а матрица привычной реальности оказывается запертой в мозгу еврейского математика, который медленно начинает сходить с ума, так как прикоснулся к тому, что даже ему оказалось не под силу. Не нужны никакие ктхулху, Древние Боги или уберкомпьютеры, пожирающие людишек, никакие двухцветные пилюльки и люлька технофашизма, что душит всех; нужно лишь число Пи, суть которого есть фундаментом привычного миропорядка, основой нормы, преступать которую, даже во имя высших научных целей, чревато. Впрочем, математика — это в том числе и сумасшествие тотальной логики, а логическая деменция самая худшая из всех, непреодолимая.