Фильм

Завещание доктора Мабузе

Прошли годы с тех пор, как гений криминала доктор Мабузе (Рудольф Кляйн-Рогге) был затравлен, как собака, и упрятан в психушку, где он сначала полностью отрешился от мира, запутавшись в реальностях, а после начал что-то писать. Сначала это какие-то каракули, но позже они постепенно превращаются в нечто более осмысленное, и вот он покрывает листы с потрясающей скоростью связными словами, предложениями, абзацами, собранные воедино. Это и есть «завещание» доктора Мабузе, которое оказывается гораздо опасней, чем то предполагали доктора. Попав в руки бандитской группировки, она становится руководством к действию, дабы достичь той самой «власти криминала», о чем писал сумасшедший доктор. Опытный комиссар Ломан (Отто Вернике), идущий по следу таинственной банды, пытается им помешать. Тем временем, в жернова всемогущего криминала попадает бывший уголовник Кент (Густав Диелз) вместе с девушкой, что его полюбила. Он уже давно не по ту сторону закона и сделает все возможное, чтобы разделаться с невидимым главарем. Но это занятие не для слабых духом, ведь механизм уже вращается с пугающей скоростью и энергией.

Вторая лента из серии приключений, связанных, так или иначе, с одиозной фигурой доктора Мабузе. Впрочем, если вы не видели «Доктор Мабузе, Игрок», то ничего страшного – доктор Баум, который является лечащим доктором в клинике, вкратце рассказывает своим студентам историю своего самого интересного и необычного пациента, тем самым в общих чертах пересказывая краткое содержание первой ленты. Кстати, довольно интересно, что во время самой лекции слушатели скучают и занимаются своими делами, но когда начинают показывать листы, которые исписал доктор Мабузе, они в едином порыве, напоминая массовки «Метрополиса», поднимают головы и начинают внимательно слушать лектора, рассказывающего о «бессмысленных каракулях» пациента, которые показываются уже зрителю при помощи уже знакомого приема с буквами в воздухе.

Вообще, этот финт с парящими в пространстве словами являются отличительной чертой поздних фильмов Ланга, снятых им в Германии. Героиня «Шпионов» пытается запомнить последовательность цифр, и они мчатся сквозь пространство экрана, устремляясь со скоростью света. Инспектор «М» пытается вспомнить марку сигарет, которые курил убийца, и зритель видеть слово ‘Ariston’. То есть, каждый раз это некая закладка в памяти, которая буквально «оживает». В этом же фильме это примерно то же, хотя и с несколько большим функционалом – доктор Мабузе вспоминает самого себя. Теперь он не человек, он – вместилище большого количества коварных планов, которые нужно перенести в более надежный источник, так как часы человеческого тела уже сочтены. Мабузе не вспоминает себя, он переносит себя на бумагу. Как личность, как идею, как образ действия.

В этом поступке, в этом сюжетном действии выражается одно важнейшее свойство ланговских сценариев раннего периода – передача данных от источника к получателю. Она порой даже определяла завязку сюжета, если вспомнить первые кадры «Пауков», когда бутылка, которую отправляет с письмом загнанный искатель сокровищ, начинает целую цепь приключений в фильме, или похищение документов (то есть как раз процесс, недоставки данных) в первой сцене ленты «Доктор Мабузе, игрок». Сообщение, письмо, информация, которая отправлена одним лицом и получена или нет другим, становится ключевым фактором повествования и в этом фильме, так как все события напрямую так или иначе связаны с обладанием и интерпретацией текстов безумного криминального гения.

Аккуратно Ланг обращается и с главной информацией фильма – кто главарь, что стоит за всем этим. В фильме есть несколько моментов, когда фигура теневого лидера банды может быть разоблачена. Начиная со второй сцены, когда комиссар Ломан чуть не услышал имя от своего бывшего агента, Ланг тщательно убирает это знание от зрителя, наращивая, таким образом, энергию интриги. И, возвращаясь к прерванному телефонному разговору между Ломаном и Хольфмайстером, можно еще раз отметить важность коммуникации для построения сюжетных схем.

Эта интрига, когда не известно, кто на самом деле стоит за всеми этими коварными поступками, несколько отличает в целом нарративное построение этого фильма от «Шпионов» и первого фильма про Мабузе, когда с самых первых кадров зритель знал, что все ниточки ведутся к тому или иному негодяю. Впрочем, драматизма и напряжения от этого меньше не стало. Начиная с шикарной первой сцены, когда длинным трекингом камера проходится по пустынному помещению, пытаясь найти спрятавшегося Хофмайстера, Ланг при помощи различных режиссерских приемов нагнетает достаточно наэлектризованной атмосферы, чтобы пропитать повествование мощью, постепенно подводя все к фигуре кажущегося непричастным к действию антагонистов доктора Мабузе.

Сам образ Мабузе несколько отличается как от Хаги из «Шпионов», так и самого себя из первого фильма. В этот раз природа его могущества заключена скорее в мистическом начале, в отличие от техногенных источников влияния в более ранних картинах. Парадоксально, но таким образом режиссер, который двигался сам и продвигал немецкое кино того времени в сторону новых художественных приемов, ссылался на более старое веймарское кино, превращая акт гипноза, который тут заменен на месмеризм посредством написания и чтения текста, в несколько более могущественное явление, чем оно было наделено в предыдущих фильмах о великих негодяях. Фильм, который оказался последним немецким фильмом Ланга, вообще порой кажется оммажем экпрессионистскому кино более раннего периода.

При этом картина явно в техническом плане – очередной шаг вперед. На этот раз, в отличие от предыдущих картин, звук фильма не просто иллюстрирует события, но и определяет атмосферу, эмоции и даже функциональность той или иной сцены, начиная с самой первой, с грохочущими машинами, которые не просто грохочут, а являются своего рода музыкой, тревожной, опасной, то есть той, что нужно в данный момент. Но, увы, как уже было сказано – больше в Германии Ланг долго не будет снимать и на некоторое время развитие его собственного киноязыка застопориться. Дело в том, что набирающая темпы сила нацистского режима в стране сделала невозможным выражать идеи и мысли посредством собственного творчества для таких режиссеров, как Фриц Ланг. Правительство усмотрело в фильме намеки на царящий в стране беспорядок, истерическое настроение масс и предложило режиссеру снимать другое кино. На следующий год режиссер покидает Германию.