Фильм

Погоня

В день, когда старый Роджерс давал местной знати прием по случаю очередного своего дня рождения, а неприглашенные из работников и приближенных заливали обиду бурбоном на веранде самого несправедливо обойденного приглашением, Эдвина Стюарта (Дювал), Баббер Ривз (Рэдфорд) вышел из тюрьмы. И украл пистолет. Баббер Ривз меченой белым хохолком тенью кружит в окрестных рощах, загнанной белкой стремглав проносится по задним дворам, таится в покровительствующей пороку тьме под окнами ясноглазой угрозой. Городок не отважится пойти спать; с каждым новым часом ночи напор бурбона крепчает. Кого задерет Баббер Ривз? Эдвина, который втянул его в ту аферу и умыл руки? Роджерса-младшего (Фокс), друга детства, у которого, когда Баббер сел, нашла утешение его жена Анна (Фонда)? Или - неужели - Самого? Сам, суля на своем празднике великие блага новому шерифу Калдеру (Брандо), намекает, что больше не оступиться в жизни Бабберу может помочь только пуля в спину - в качестве профилактики будущего убийства. Проблема в том, что Баббер Ривз никого не хочет убивать.

На следующий год после выхода этого фильма главный «Оскар» получил фильм о расистском американском Юге «Душной южной ночью» - «Погоня» тоже вполне могла бы так называться. Удушка из похоти отвергнутых женщин, ревности/зависти их дохлых мужей и желания немногих мегасамцов просто вычеркнуть ладного непоседу из списка забот затягивается на грациозной шее Баббера в течение одной техасской ночи нескончаемого банкета. Погоня оборачивается охотой; так как ведется она на роскошных прямоугольных открытых «кадиллаках», а дамы одеты по моде самого эстетского десятилетия XX века, становится еще страшнее: торжествующий дизайн 60-х, призванный задавать праздничный ритм течению жизни, становится утварью все тех же убогих и, как следствие, опасных людей, снедаемых тоской по Бабберу Ривзу - символу вечного белокурого мальчишества (штамп «Роберт Рэдфорд не сыграл, а прожил роль» тут вполне уместен). Инвалиды буржуазного общества и нереализованной сексуальности уничтожают жизнь и красоту, как анекдотический удав, пожиравший всё на своем пути. Троим растерянным в ночи - Бабберу, Анне и Джейку Роджерсу, заигравшимся в камышах своего детства и не заметившим сгустившихся сумерек взрослой жизни, - не сможет протянуть ремень юридической безопасности даже шериф, чудом и понапрасну сохранившийся реликт Дикого Запада, нынче закатанного асфальтом капиталистических отношений.

Лет 8 назад, когда на наши экраны одновременно вышли «Ночи в стиле буги» и »Ледяной шторм», Борис Хлебников - будущий режиссер «Коктебеля», а тогда студент киноведческого факультета - поделился со мной наблюдением: когда европейцы вроде Антониони снимают фильмы о разобщенности людей и отсутствии гуманизма в буржуазном обществе, их картины оставляют чувство приятной меланхолии, их героям даже хочется где-то подражать; когда американцы берутся за то же самое, с их фильмов выходишь опустошенный, с высушенным сердцем. «Погоня» - это, безусловно, один из главных фильмов «высушенного сердца». В СССР конца 60-х он стал легендой - отчасти и потому, что в нем советский зритель впервые увидел и Брандо, и Фонду, и Рэдфорда. Картина (безусловно обличительная) вызвала слова восторга у наших критиков и идеологов, к »Погоне» было невозможно придраться ни с какой стороны, она стала неоспоримым свидетельством расцвета американского кино - а вот это было уже недопустимо. Дальнейшее появление выдающихся американских фильмов, разоблачающих американскую действительность, было признано нежелательным. Предпочтение «Совэкспортфильма» оказалось на стороне картин исторических, приключенческих или легковесных, вроде «Смешной девчонки», на которых можно было ставить клеймо «коммерческого кино», вполне сопоставимое с представлениями о загнивающем буржуазном искусстве.