Фильм Еда и женщины на скорую руку

Нью-Йорк — город с максимумом людей и минимумом жестов. Мужчина поднял упавшую на пол шелковую накидку дамы, и это уже повод говорить о том, что он любит ее. Таксист предложил пассажирке закурить, и это предложение провести ночь вместе. Старик зритель попросил девицу в пип-шоу выпить с ним чашечку кофе, и значит, девица отныне не будет принадлежать никому другому. Во всяком случае, таков Нью-Йорк Амоса Коллека, бывшего гражданина Израиля, сделавшего в Америке одну из самых зажигательных карьер режиссеров независимого кино, в его новой комедии «Еда и женщины на скорую руку». Чтобы увидеть глубокое чувство в обыденном жесте, надо хорошо выдержать паузу и не жестикулировать. Поначалу фильм беззастенчиво занудлив: симпатичная картинка коллективного прозябания нью-йоркских официанток, пенсионеров и несостоявшихся работников умственного труда. Все ее знают, все ее любят, все помнят «Дым» и «Счастье». Но всем немножко надоело. Кое-что, впрочем, заставляет задерживать взгляд: грустная силиконовая красавица Анна Томпсон, которая из фильма в фильм Коллека играет маленькие трагедии больших 35-летних Барби. Томпсон магнетизирует, как могут только мультипликационные образы. Под джаз в стиле раннего Майлза Дэвиса она своими белыми кудрями, своими розовыми блузками, своей косолапой походкой дает знак: скоро начнется грязная мелодрама, а пока внимательно следите за завязкой. Когда к героям успеваешь привыкнуть, Коллек щелкает переключателем: а что будет, если в кварталах этих официанток и несостоявшейся интеллигенции поселится любовь? И просит актеров играть комедию в том суховатом сатирическом духе, который ушел из кино, но еще ценится на Бродвее. И просит музыкантов играть еще более качественный джаз, и в еще больших количествах. И примеряет на Томпсон шляпки эксцентричных фасонов и расцветок. И тогда начинается волшебство, которое и имеет смысл называть искусством: на глазах сбываются мечты, да так, что веришь в это и не стыдишься плакать. Независимое кино Нью-Йорка, как важная артерия кино 90-х, стало пересыхать, и как раз в этот момент Коллек предложил ему подняться с кушетки психоаналитика и попробовать, как пробует проигравшийся вдрызг картежник, сыграть ва-банк: поставить не на комплексы, а на чувства. Не на моду, а на традицию: ту самую бродвейскую традицию играть Нью-Йорк улыбающимся сквозь слезы. Когда изможденное лицо Анны Томпсон озаряется счастьем, эффект такой же, как у публики 20-х, когда немое кино впервые заговорило. Чувства во всех своих проявлениях заполонили опустошенные столики в закусочных, лавки в парках и тротуары в секс-кварталах. Мы чувствуем, мы это признаем — сказали независимые голосом Коллека. Того же самого ждет от пациента хороший психоаналитик, самый популярный в Нью-Йорке врач.