Фильм

Красная пустыня

Больше всего мне понравился рассказ про девочку. увидящую парусник, который так и не доплыл до неё. И поющие бухты... И не развеивающийся туман... И корабли... Хорошее кино. Два часа можно побыть наедине с собой и не думать о сюжете, потому что его, в принципе, нет. А главнвя героиня, она сумасшедшая, поэтому к ней не обязательно относиться серьёзно. Просто смотреть на трубы, песок и море. Кино вполне может заменить приём некоторых наркотиков. Каждый найдёт в нём то, что захочет и сможет найти - себя, по сути.

То, что фильму дали приз типа "Новое кино", достаточно верно. Контраст своеобразной гламурности персонажей, и депрессивный индустриальный фон, необычные и где-то даже инопланетные сцены и мизансцены, и в то же время надрыв героини Витти на грани Островского. Моника в фильме вообще завораживает: и причёской, и хрупкостью движений, да и убедительно показанным душевным расстройством. Ричард Харрис также не подвёл, свои чувства к главной героине он выразил на уровне импульсов, но как точно! Ну и по большому счёту фильм ныне воспринимается всё же скорее фестивальным. нежели зрительским. Но ценителей жанра это только вдохновит.

Сначала Микеланджело Антониони увидел величественный индустриальный пейзаж, умерщвленную природу в районе фабричной застройки. Пустыня, в которой клубился ядовитый дым, потрясла режиссера и одновременно с этим у него возникла идея очередного фильма. В «Красной пустыне», отличающейся, невиданными сюрреалистическими картинами зыбкого технократического мира, место действия изначально было первично и обусловило рождение истории богатой женщины Джулианы, попавшей в автокатастрофу и утерявшей связь с окружающим миром. И в тоже время, место действия, следуя внутреннему пространству фильма, вторично по отношению к этой женщине и выражает ее внутренний надлом. В этой сложной, увязшей друг в друге, структуре, кроется величие данного фильма Микеланджело Антониони.

«Красная пустыня», как и большинство картин итальянского классика, занимает особое место в киноискусстве и выходит за его рамки, вплетаясь в традицию экзистенциализма и иллюстрируя ее. Центральным здесь становится существование Джулианы в самый трагический период ее жизни. Нам не известно, какой она было до аварии. Но мы можем предположить, что в окружающей ее действительности ничего не изменилось. До того, как героиня перестала быть нормальной, у нее был все тот же муж и сын, ее окружал все тот же унылый пейзаж, и она так же проводила время со своими друзьями. Ее надлом невозможно прощупать или показать. Сделать это — все равно, что проникнуть в душу человека и прочувствовать то же самое, что и он. Но это невозможно. Все, что нам остается, лишь наблюдать за внешними реакциями героини и тем, что она пытается сказать, путаясь в собственных мыслях и чувствах.

Внезапно Джулиана оказывается чужда самой себе и окружающей действительности. Осознание этого отчуждения становится причиной ее трагического бытия. Она пытается зацепиться за людей, с которыми она связана, за вещи, которые ей принадлежат, но видит лишь холод и все ту же чужеродность. Возможно, только сейчас у нее открываются глаза, и она осознает цену и своему мужу и своим друзьям, но это для нее не лучшее лекарство. «Почему я так нуждаюсь в людях?» — восклицает она, и раз за разом убегает в мир собственных грез, глядя в которые, становится явным ее желание стабильности. Вокруг же не только пустыня, но и зыбкая почва под ногами. Художник Антониони, человек не приемлющий лишних кадров, погружает Джулиану в туман, отрезая ото всех, вручную со съемочной командой перекрашивает ландшафт, чтобы продемонстрировать изменчивость и одинокость ее восприятия.

В ней чувствуется ненасытный эмоциональный голод, с которым она поглощает еду и единственная носит яркую одежду. У Джулианы нет иного выхода, как примирится с бывшей реальностью, при этом став другим человеком, а, следовательно, как говорит сам режиссер, адаптироваться к новой реальности.

Говоря о связи с экзистенциальной традицией, я подчеркиваю то, что история Джулианы не уникальна и не в рамках «Красной пустыни» она лишь существует. Антониони — гений художественного изображения, но мысли, заложенные в фильм, не его постулат. Они черпают свои истоки от французских философов, и в этом смысле Джулиану можно назвать пробужденной ото сна и с ужасом осознавшей пустотность своей реальности, и более, того, она единственная воспринимается в фильме как живой человек, во многом благодаря игре Моники Витти, конечно. Джулиана — лишь один из многих героев этой эпопеи, вечно задыхающихся людей в неосознанном мире. Ее жажда жизни перекликается с жаждой настоящей жизни и отречением от безрассудной Мерсо, Жана-Батиста Кламанса и Цинцинната. Все они свидетельствуют о том, что когда по тем или иным причинам выбита почва из-под ног, обрести себя в этом мире становится практически невозможно. Но если одни идут на смерть, другие все же примиряются с жизнью, и выбор Джулианы в любом случае будет правильным.

Ох и заунывный ж фильм. Конечно, местами взгляда не оторвешь, но на этот раз – токмо местами. Эта дымчатая атмосфера аццкого психодела с характерными звуковыми побулькиваниями в традиционно-антониониевском финале проработана как-то, что ли, впроброс. Витти играет ненормалку – тоже как-то так, знаете… не то что неубедительно, а – как-то фрагментарно, дискретно (Харриет Андерссон в подобных ролях потрясает на порядок больше). То есть, на мой вкус, после трех Безусловных Шедевров подряд (так называемая «трилогия отчуждения») Антониони все-таки снял просто хороший фильм. Здесь какая-то тенденция, которой, кажись, никто не избежал: первый цветной фильм любого из великих оказывается похуже их черно-белых монументов.