Фильм

Якудза

Фильм плоть от плоти смурных семидесятых, как «Путь Каттера» (1981) с Бриджесом, и «Друзья Эдди Койла» (1973) Питера Йетса. Но если «Друзья» и «Путь Каттера» совсем уж отчаянно безысходны, «Якудза» при обязательной семидесятнической угрюмой печали все-таки кино светлое. Если в «Друзьях Эдди Койла» герой Роберта Митчума обречен с первых же кадров, и хотя вызывает симпатии (старенький Митчум вообще всегда вызывает симпатии), но все-таки вор, своими же поступками и мотивами накликавший себе беду, то в «Якудзе» Митчум - бывший коп, герой, хороший человек, и в фильме есть место дружбе и подвигу. Нельзя сказать с уверенностью, что «старый Митчум лучше новых двух» (хотя сентенция и напрашивается), но факт в том, что немолодой Митчум своей харизмой, интонацией уставшего человека – уставшего в первую и последнюю очередь от собственно этого дурацкого бытия – и, главным образом, взглядом, этими немыслимо печальными глазами, которыми на нас скорее всего и глядят сверху Господь со всеми своими ангелами, так вот этот пожилой Митчум убирает всех, вся и всё в любом фильме. Вот просто он когда входит в кадр, нет ничего до и после этого кадра. Есть только этот грустный, уставший человек, при этом не растерявший своего обаяния безусловно – и похожий, кажется, на отца каждого из нас, живого или мертвого. Эти морщины на лбу, измученная улыбка, бархатный негромкий голос – и, конечно, прежде всего, глаза, глаза, в которых можно утонуть: столько в них неподдельной печали, печали, в которой при этом столько правды (не хочется говорить «харизмы», гламурное оно какое-то в данном случае) и столько силы, что на вопрос Брата, в чем правда, можно с уверенностью сказать: «В глазах Роберта Митчума» - и при этом ничуть не ошибиться. Его, конечно, нет в живых, а то бы и посейчас, на загадки каббалистов и мистиков можно было бы загадочно улыбнуться и прошептать, что весь Бог со всем своим небесным воинством живет в глазах одного американского старенького актера. Поэтому мне по большому счету нечего сказать про «Якудзу», хотя это отличное кино, и в нем нет ничего от обязательной «японской клюквы», которая могла бы быть в ситуации «американский режиссер решил снять кино косплея японские якудза эйга». Фильм рассказывает почти обычную историю про то, как два хороших человека, друг друга недолюбливающие (шерше ля фам, как обычно, только в нашем случае эта «шерше ля фам» давно ничья и тоже потому же очень грустная) сталкивается с якудзой; хороших людей подставляют; хорошими людьми пользуются; пока хорошие люди в духе известного «когда уже все хорошие люди соберутся вместе» не начинают действовать заодно. Это изысканно декадентская лента, очень японская по духу даже там, где вроде бы нет ничего японского, лента про то, как герои теряют любовь и приобретают дружбу. Собственно, фильм даже можно было бы назвать «бадди муви», если бы в нем не было бы чего-то еще. Чего-то еще – это японская честь, отрубленные ради чести пальцы и горькая, болезненная улыбка Митчума, вдруг ретроспективно переоценившего свой давний поступок не в свою пользу. А нечего мне сказать про это замечательное кино 1970-х, потому что это фильм не про якудзу, дружбу бывших врагов и даже не про японскую честь. Это кино про бесконечную печаль в глазах немолодого американского актера, печаль, от которой все внутри переворачивается, вот что. Также как «Друзья Эдди Койла» не нео-нуар про что-то свое. Обе ленты про то, как в бар заходит одинокий грустный герой с безумно печальными глазами и заказывает себе чего-нибудь покрепче. Если и есть у нуаров, нео-нуаров, и особенно кино 1970-х определение-кинокадр, то это будет именно он. Вся их суть, весь кодекс, и вся обреченность - в глазах Роберта Митчума.