Фильм

Спенсер

1991 год, сочельник, Сандрингемский дворец. Целая колонна военной техники занимается организацией прокорма королевской семьи: из ящиков, в которых в других фильмах обычно хранят базуки, достают фрукты, овощи, мясо. Шеф-повар отдает распоряжения, словно бригадный генерал в горячей точке. Членов королевской семьи взвешивают на входе. По старой традиции, которая роднит английских монархов с бабушками из России, каждый гость обязан за праздники поправиться на полтора килограмма. Королева Елизавета приезжает в замок последней и тоже покорно встает на весы. Точнее, предпоследней. Потому что где‑то в окрестных полях заблудится на своем «порше» принцесса Диана (Кристен Стюарт) — главный десерт на тайной вечере жестоких аристократов.

Как и англоязычный дебют Ларраина «Джеки», показанный тут же, в Венеции, ровно 5 лет назад, «Спенсер» описывает всего несколько дней из жизни своей героини. Натали Портман играла вдову президента, застигнутую в первые часы после выстрелов в Далласе. Кристен Стюарт пишет портрет Дианы в дни, когда она решилась вместе с сыновьями бежать из королевского дома — и таким образом подписала себе смертный приговор (это уже спекуляция, но фильм ее всячески поощряет). Страшно представить, какими протестами ленту встретят в Англии: перед нами настоящая канонизация, в которой королевской семье отведена роль пусть и несчастных, но палачей.

Ларраин, впрочем, оформляет страховку от критики уже на открывающих титрах. В них говорится, что фильм — «сказка на основе реальной трагедии». Но сценарий Стивена Найта — талантливого, но перегруженного работой писателя (сериалы «Табу» и «Видеть» и фильмы «Море соблазна» и «Девушка, которая застряла в паутине» — его рук дело) — кажется антисказкой. Красавица здесь превращает чудовище в еще большее чудовище. Семь гномов оказываются заговорщиками-газлайтерами, пытающимися свести Белоснежку с ума. Снежная королева — по совместительству королева Англии. А никому не нужную Спящую красавицу согласна поцеловать только костюмерша (Салли Хокинс) — но эта неожиданная лесбийская линия появляется и исчезает так быстро, что сопереживать ей нелепо. На фоне взвешенной и деликатной «Короны» фильм Ларраина попросту инфантилен.

Непохожа новинка и на «Джеки». Англоязычный дебют Ларраина отличался хитроумным сценарием (Кеннеди рассказывала свою историю журналисту — и зритель мог ловить ее на притворстве), тонкими штрихами и холодным психологизмом. «Спенсер» начинается с того, что Диана Спенсер бунтует против процедуры взвешивания — и фильм тоже ни в чем не знает меры.

Сценаристу нравится рифма между Дианой и Анной Болейн? Значит, Диана должна три раза проснуться рядом с книгой о невезучей предшественнице и два раза увидеть призрака казненной королевы. Да еще и по-гамлетовски с ним поболтать. Диану душит регламентированная жизнь? Значит, героиня будет пытаться сорвать с шеи ожерелье, а бусины будут в рапиде разлетаться по кадру. Принцессу пугает предопределенность? Значит, пора пускать в ход афоризмы из серии «У живущих в прошлом нет будущего». У Дианы было расстройство пищевого поведения? Значит, эту метафору отторжения нужно использовать на все сто: полфильма едим — полфильма тошним.

На пресс-показе в Венеции (который, справедливости ради скажем, завершился овациями дольше обычных) журналисты то и дело нервно хихикали. На сценах, где принцесса разговаривает с чучелом посреди поля. На сценах, где вдруг возникают юные балерины (это что, оммаж «Матильде»?), а дворец превращается в подиум для отчаянного дефиле. Ситуация осложняется еще и тем, что Ларраин за два часа, кажется, вообще ни разу не выключает трагический саундтрек, а английский акцент Кристен Стюарт делает ее речь до невозможного надрывной.

Диана — лучшая роль Стюарт, но конкретно в этом случае актерское чудо, кажется, происходит наперекор намерениям сценариста и режиссера. Просто потому что авторам (то ли из‑за слепой любви к героине, то ли из‑за желания покорить фестивали) весь фильм изменяет чувство меры. Огнемет из еще одной венецианской премьеры Ларраина двухлетней давности «Эма: Танец страсти» — мокрая спичка по сравнению с тем, как полыхает «Спенсер». Несколько раз сценарий пытается разрядить обстановку смехом, но любая ирония противоречит его естеству. У всех без исключения актеров, включая детей, — скорбные лица. Спенсер и ее сыновья оживают и искрятся всего один раз: в невероятно трогательной сцене тайного сочельника, где они наконец-то могут побыть настоящей семьей и обменяться подарками без официоза. Все остальное время Кристен Стюарт носит эмоциональный грим, напоминающий посмертную маску. Диана из недавней «Короны» была фигурой куда более противоречивой, парадоксальной и настоящей. Превращая свою героиню в мученицу, режиссер подыгрывает зрителю — но отказывает Диане в сложности и несовершенстве. А чем дорожить персонажу, если не этим?

И в то же время «Спенсер» — отнюдь не тотальная неудача. Фильм стоит смотреть ради Стюарт. Его стоит увидеть ради самой его сверхидеи: взять да и превратить сочельник в королевском дворце в феминистскую версию «Сияния». Его стоит дождаться ради того, чтобы лично провести границу между прекрасным и вульгарным. Это очень полезная для зрителя геодезия в условиях, когда фестивальное кино все чаще строится на смешении низкого и высокого, сложного и простого. В «Спенсер», как его ни ругай, много отчаянной красоты. Может быть, даже слишком много.