Перед вещами Затуловской вспоминается знаменитое ахматовское двустишие «Когда б вы знали, из какого сора/Растут стихи, не ведая стыда» — избитое и затасканное, но у Затуловской дар оживлять и куда более избитые и затертые вещи, который, видно, распространяется и на слова. Собственно, очищение-оживление восприятия есть главный практический итог знакомства с искусством московской художницы, щедро использующей, помимо лаконичной примитивистской живописи, ready-made и objet trouvé, так что первым делом в вещах Затуловской бросается в глаза их древнее и трудное происхождение: Затуловская рисует на кусках кровельной жести, на старых дверных филенках и т.п., добавляя от себя совсем немного — так, что лоскут старой кровельной жести, повидавший виды, оказывается страшно экспрессивной, выразительной поверхностью, куда там обыкновенному холсту; а старая дверная филенка со своей рамой вид и так имеет — ну совершенно старинная потемневшая картина, осталось только чуть тронуть кое-где кистью… И уже кажется, будто менее известное продолжение ахматовского стихотворения — «Сердитый окрик, запах дегтя свежий,/Таинственная плесень на стене…» — к вещам Затуловской относится еще больше, еще точнее; и что, как и поэту, и художнику, зрителю остается сделать небольшое усилие, небольшой подвиг неравнодушного вчитывания-всматривания, и — «И стих уже звучит, задорен, нежен,/На радость вам и мне».