Выставка

Петр Швецов

Органичность как тема и как элемент технологии вообще свойственна искусству Петра Швецова; можно многое что вспомнить у него в этом смысле. Экспрессивный — «неряшливый» и «грязный», то есть «живой» рисунок. Богатую — другим словом, тоже «живую» — фактуру его картин. Сюжеты картин — среди которых освежеванные туши, чучела животных, портреты неких персон, на неподвижных лицах у которых будто начинают проступать пятна разложения, и жутковатые пейзажи, увиденные будто глазами первопроходца, по ошибке употребившего в пищу неизвестный местный гриб. Использование разного рода природных материалов, включая паклю, живых насекомых и чучела животных, — все это тоже относится к категории органического у Петра Швецова. Органического как «природного», то есть нерукодельного, противостоящего человеческому строительству, и органического как «естественного», то есть пребывающего в порядке вещей. А также органического как оргиастического, спонтанного и иррационального, дорационального, практически еще (или уже) зверского, а не человеческого — как вот та русалочка с хищной мордой ведьмы на втором этаже галереи в левом дальнем углу, между не менее монструозных портретов: так или иначе всякий раз мы имеем дело с различными формами тематизирования Петром Швецовым происхождения собственного творчества, истока своих художеств («откуда и почему из меня прет все это?»). Возможно, кому-то покажется, что «бред», «дикость», «мракобесие» и «сумеречное сознание», любимые термины Петра Швецова, которыми он украшает свои наблюдения по эстетике собственного творчества, — это он для красоты и с целью поразить зрителя еще сильнее; да, есть и такое, но не только. «Сумеречное сознание», куда невольно впадает и зритель, рассматривающий картины, где предметы, кажется, никак не определятся, к миру живой или неживой природы они принадлежат; да и сами картины, поблескивающие и лоснящиеся, будто готовы ожить, как в кошмаре, — «сумеречное сознание» есть честный результат авторской интроспекции и самонаблюдения («с раннего возраста» — почему-то хочется добавить, но про то нам ничего не известно). Творчество, таким образом, служит одновременно вопросом и попыткой ответа на него — что хотел сказать, да и хотел ли что-то вообще, художник, ибо дионисийская неконтролируемость художественного жеста в самом его начале больше интересует нашего автора, чем аполлонически ясное завершение «проекта»; отчего, кстати, любая выставка Швецова, сколь бы детально она ни была задумана и воплощена, обречена в итоге казаться более или менее произвольным набором вещей. Вот в новой выставке он даже заморачиваться не стал над идеей экспозиции, как видно из названия, и собрал последние пейзажи и портреты. «Швецов делает интерьер (выставки) как репортаж из внутреннего мира и предъявляет его зрителю», — пишет в предисловии к выставке куратор Александр Дашевский.