Вынесенная в название выставки (и расшифрованная) древняя эстетическая категория, известная с X века, описывает чувственное удовольствие от предметности этого мира — именно поэтому на выставке молодых и практически неизвестных за пределами Японии авторов не стоит искать глубокой философии, вместо того чтобы сразу посвятить свое внимание предлагаемым визуальным аттракционам. То есть можно, конечно, построить какие-то спекуляции, например, на произведении Мотой Ямамото, абстрактном узоре из просыпанной соли, расползшемся бесконечной колонией ломанных линий по полу большого зала, белым по темно-серому: увидеть в этой инсталляции вариант традиционного сада из песка и камней, карэсансуй, — чтобы затем приплести сюда все, что мы только знаем об этом и слышали о бренности бытия. Но эдакая центробежная параноидальная мандала из 160 кг соли производит впечатление и сама по себе. Ездит по рельсам, проложенным в темной комнате, паровозик Реты Кувакубо, светит лучиками во тьме — и на стенах разыгрывается дальневосточный театр теней, таких причудливых и таинственных, хоть создаются они нарочно прозаическими предметами вроде бельевых прищепок или кухонных воронок; парит под потолком гора из чего-то вроде полиэтилена, орошаемая черным дождем («Противоположность объему» Ясуаки Ониси), и незачем спрашивать, почему именно полиэтилен; можно попробовать даже в безумных ассамбляжах из разнообразных бытовых предметов Канэудзи Тэппэя разглядеть какой-то пафос, экологический или критический, — но выразительность этих вещей самодостаточна и возникает, главным образом, ради нее самой. Ровно такой же, вспомним, несколько пустопорожней поп-эффектностью отмечены и произведения Такаси Мураками и Яей Кусама, всемирно признанных японских звезд контемпорари арта: пусть участники выставки в Эрмитаже к последней категории и не относятся — во всяком случае, пока, — но что-то такое, вполне муракамиевско-кусамовское, чувствуется, скажем, в инсталляции Кэнго Кито из разноцветных обручей; надо просто остановиться и всмотреться.
Как хорошо, что Эрмитаж знакомит с современным мировым искусством, давая возможность увидеть и почувствовать что-то новое, незнакомое.
Искусство Японии требует некоторой культуры неспешного созерцания. При быстром, поверхностном скольжении ничего не поймешь, не почувствуешь. Если удастся всмотреться и чуть-чуть проникнуть вглубь того, что видишь, то работа Мотои Ямамото из соли, рассыпанной по полу в сложной структуре, может показаться метафорой человеческой жизни. При рождении человек вписан в сложную существующую структуру, которая постепенно размывается по мере того, как он становится более свободным и независимым, утрачивая прежние связи. И в конце жизни эта структура превращается в пустоту, куда он уходит. В видео-арте Хирака Сава «Внутри» сопоставлены разные временные ритмы: движение Луны и карусели, трепетание листвы деревьев, качание игрушечных лошадок, напоминающее движение маятника. Эти предметы живут в одном ритме, а их тени на стене – в другом. Внутренняя жизнь протекает в иных, более медленных ритмах, чем внешняя. Ритмичные движения происходят на фоне неизменного интерьера, что вызывает состояние, близкое к медитации.
Картина Масая Тиба расположена на бумаге, по которой стекала краска. И кажется, что эта картина написана только что. В видеоработе Хироаки Морита канцелярские предметы время от времени перегруппировываются. Когда смотришь на них в ожидании этого момента, возникает ощущение контакта с ними.
В живописных работах Синисиро Кано одни и те же предметы фигурируют в разных композициях и сочетаниях с другими предметами, раскрывая их разные смыслы и значения. Глобус оказывается частью натюрморта и частью архива, вместе с Луной является символом астрономии. Жизнь предметов многогранна, так же как и жизнь людей. Постепенно увлекаешься поисками предметов на разных холстах. Это вызывает улыбку, как если бы эти предметы имели обаяние живых существ. Холсты, покрытые белой краской, напоминают о традиционной монохромной живописи суми-э, в которой пейзажный фон оставался незаполненным.