Выставка

Хлеб: хроника Краснодара и окрестностей

Современное искусство в нашей стране, надо признать, не пользуется особой популярностью. Да и самого института современного искусства как такого здесь не существует. Есть лишь отдельные модные площадки, представляющие собой разрозненные центры оценки и проработки такого рода контента. Не смотря на пермские эксперименты (кончились весьма печально), неискушенная публика относится к современному искусству скептически, а сами центры в основном располагаются в двух всем известных городах.
Идея куратора проекта Арсения Штейнера была проста, но от этого не менее привлекательна, - разрушить центробежную монополию на современное искусство и открыть «Провинциальный ренессанс». Штейнера, прежде всего, интересует пограничное, то, что, казалось бы, всегда находится где-то на периферии актуальных направлений. Именно эта периферия для него становится возможностью, моментом преодоления проблемного постсоветского. Децентрализация – главное. Схожим образом устроена сама выставка: нет никаких ограничений, заданных тем, возрастных рамок, - присутствует только география и фигура куратора, отбиравшего работы.
«Формат нашей выставки – экспериментальный», - пишет в программной статье Штейнер, - подчеркивая, что «ХЛЕБ» не имеет никакой концепции. «Она исходит из наименее болезненного для того художника, которого интересует в первую очередь пластика, а не политика, положения: объект искусства рождается независимо от воли художника, и форма опережает разум», - утверждает куратор выставки. Все как положено: воспринимайте уникальность Краснодара такой, какая она есть. Комментарий в виде программного заявления, как модно в постмодернизме, отрицает саму возможность комментария. То есть мы с уверенностью можем сообщить о том, что к социальной реальности эта выставка никакого отношения не имеет. Такой отказ не новость, но он, на мой взгляд, никак не способствует восприятию прекрасных идей краснодарских гениев. Современное искусство со времен своего появления всегда требовало комментария или связи с социально-культурным пространством времени. Даже абстрактная живопись Марко Ротко была вписана в контекст искусства после Холокоста.
Справиться с постсоветским, с этим шлейфом меланхоличных воспоминаний о мизерных ценах и тотальной политизации, возможно отнюдь не с помощью модных постмодернистских концептов дерридианского (Жак Деррида – французский философ постструктуралист, придумавший идею деконструкции, которая заключается в отказе от центра, в частности от логоцентризма, и обращении внимания на периферию) толка и постоянным отказом современному искусству быть социализированным. Скорее наоборот.
Можно ругать «болотных креативщиков», клеймить политическое, но отказывать искусству в социальном комментарии значит отрезать его от зрителя, от его памяти, если речь идет о постсоветском. Такое разделение ведет лишь к привычному непониманию и оговоркам типа «современное искусство не для народа».
В общем и целом, краснодарские художники воспринимают постсоветское пространство в его повседневном измерении (к примеру, прекрасная работа В. Линского «Копилки»). То, что мы видим каждый день, выходя на работу или выбрасывая мусор, – это и есть современность, работы – ее символическое прочтения, вопрос лишь в том, как их представить. И боюсь, отказ от социального – это не способ борьбы с постсоветским, а скорее его упорное меланхоличное воспроизведение, потому что, если уж современное искусство не имеет отношения к социальному пространству, то где тогда сама современность?