Глобальный гезамткунстверк, гуманистическая ода ушедшей цивилизации, вид с высоты птичьего полета на руины империи, сентиментальный взгляд старого человека на собственное прошлое, дотошная подборка элементов разъятой на мелкие детали целостности — все это и даже больше можно разглядеть в масштабной инсталляции Ильи и Эмилии. Она состоит из 140 старых работ — макетов, витрин, набросков, чертежей и записок самого известного отечественного художника, который действительно, кажется, видит все как бы с большой высоты.
Инсталляция |
Глобальный гезамткунстверк, гуманистическая ода ушедшей цивилизации, вид с высоты птичьего полета на руины империи, сентиментальный взгляд старого человека на собственное прошлое, дотошная подборка элементов разъятой на мелкие детали целостности — все это и даже больше можно разглядеть в масштабной инсталляции Ильи и Эмилии Кабаковых «Памятник исчезнувшей цивилизации», которую выставят в просторном помещении Red October и которую только недавно показывали на Киевской биеннале. Инсталляция состоит из 140 отдельных работ — макетов, витрин, стендов, набросков, чертежей и записок самого известного отечественного художника, который действительно, кажется, видит все как бы с большой высоты — особенно теперь. Обретение такой удачной точки обзора — результат прижизненного вознесения. Илья Кабаков смотрит на мир и, наверное, на нас, зрителей его работ, как будто бы с концептуалистских небес — все уже слишком далеко от восьмидесятилетнего небожителя, и советское прошлое, и российское настоящее. Ему не нужно ничего ни от нас, ни от страны, которая есть теперь; ему только и хотелось бы (невинная прихоть человека, постоянно подводящего итоги), что создать впечатляющую, исчерпывающую, тотальную и всеохватную — но, конечно, очень субъективную при этом — панораму ушедшего в прошлое мира. И можно предположить, что мы — люди, приходящие посмотреть на этот его макетированный мир, — кажемся ему хорошенькими муравьями, перемещающимися в заботливо выстроенном им лабиринте соображений, фантазий и воспоминаний. В отличие от американского концептуализма, где автор всегда устранялся, оставляя говорить за себя голый текст (исходя из концептуалистской максимы, гласящей, что язык говорит нами, а не мы языком), в русском (кабаковском) концептуализме все происходит наоборот. Автор растет в значении, пока не дорастает до статуса бога-отца. Вспомнить хоть знаменитую кабаковскую табуретку, между ножками которой расстилается целый мир. Нетрудно догадаться, кто тот могущественный гигант, который должен был бы на ней восседать.
У концептуализма появляются живые классики. Как они стали таковыми - это уже дело истории. Юная экскурсоводша из Red October Gallery строгим учительским голосом рассказывает группе детей, что Илья Кабаков - и философ, и график, и "инсталлятор". Дети чинно слушают, друг друга не задирают и не удивляются при слове "тотальная инсталляция". Неужели для них концептуальное искусство станет тем же, чем была "Педагогическая поэма" для моего поколения? Свой «Памятник исчезнувшей цивилизации» Илья и Эмилия Кабаковы (учитывая роль жены, Илья вполне мог бы писать "мы", а не "я") скрупулезно собрали из картинок, макетов и текстов. Его разглядывание в безоконном помещении Red October легко может вызвать приступ клаустрофобии. Прочесывая 37 (!) стендов, я нашла-таки близкий себе кусок "исчезнувшей цивилизации", под названием "Сумасшедший дом, или Институт креативных исследований". У него есть реальный прототип, о котором я когда-то писала, - "Институт гениальности", проект психиатра В. Сегалина. Авторы предлагают свой памятник похоронить, устроив его в подземном бункере. Будь этот проект осуществлен, посещение "Памятника" было бы интереснее терпеливого рассматривания макетов и стендов, на которое мало кто из посетителей способен.
Выставка прекрасна, хотя, конечно, жаль, что все представлено в виде рисунков, а не в масштабных инсталляциях) Кабакова хочется читать и читать.
Очень занятная выставка-диагноз. Конечно, она не о Советском Союзе. Она о клинической одержимости художника презентациями презентаций. Идеи Кабакова общечеловечны – свобода, частное пространство, непонятое творчество. Но являются ли обрамленные в рамки модели рядов стеллажей с аккуратно разложенными схемами адекватной формой для их выражения? Кабакова это не интересует. Он не в творческом поиске. Он одержим каталогизацией и презентацией самого себя, не может создавать объекты вне воображаемых галерей. В этих добровольно установленных рамках растет гигантское кладбище творческой бюрократии, мемориал самому себе.
Вход 200 рублей, студентам бесплатно.