Выставка

Татьяна Сергеева

Когда б Татьяна Сергеева не была Татьяной Сергеевой, определенно, ей пошел бы псевдоним — Татьяна Сергеева… А ну и в самом деле псевдоним? Никто бы и не заметил. Неброско и не запомнишь; и будто это какой-то всегда другой, не тот человек, о ком речь, — не та Сергеева, другая… Позапрошлой осенью на выставке в «Навикуле Артис» искусствовед Глеб Ершов назвал Сергееву вместе с Юлией Сопиной и Ирой Васильевой «определяющими женское лицо живописной школы Петербурга» — да, можно говорить уверенно; но нет-нет и залетит неуловимая моль — «да в самом ли деле Сергеева, та?» У Сергеевой немного персональных выставок. Сергеева часто выступает в компании Юлии Сопиной, Иры Васильевой (когда с Васильевой, то по оригинальности такая афиша напоминает афишу музучилища: выступают Васильева и Сергеева), а еще с дочкой и золовкой Флоренских. И в самых общих словах это можно определить как постмитьковскую или околофлоренскую живопись — в духе пестуемого Флоренычами «Общества любителей живописи и рисования». Но если Сопина и Васильева больше про собственно живопись, то у Сергеевой — во всяком случае, у той Сергеевой, что сейчас в «Борее», — живопись будто растворилась, развеществилась в воздухе между картиной и глазом, на полпути «зрительного луча». Потому и не осознается сразу очарование, испускаемое этими вещами, не идентифицировать источник этого очарования — где он, в сюжете, в трактовке?

Живопись здесь стесняется быть живописью, а картина картиной; живопись здесь точно не с большой буквы — и картина выглядит как строка каталога; именно, «Адреса Петербурга», был у Флоренского такого проект — назывался «Журнал учета вечных ценностей»; вот примерно то же самое и у Сергеевой. Страница дневника — после прочтения можно утверждать, что знаком с Т.С. вплоть до рецепта ее варенья или корешков ее библиотеки, она в картине может показать и то, и другое… В изображение почти всегда включены цифры или буквы; цифры иногда заменяются буквами, но так или иначе речь о чем-то исчисляемом, перечисляемом, высказываемом, дискретном, постижимом и позитивном — «позитивном» в научном, математическом значении этого слова. Картина служит одновременно и рецептом по ее изготовлению: минимум эмоций, дефицит впечатлений, безыскусность как стыдливость, скопидомство как вид эстетства; Плюшкин как романтический герой — рыцарь принципа, титан духа… А меня будто и нет. Кого «меня», кто я? Дык Татьяна ж Сергеева, елы-палы.