Выставка

Николай Фешин

Родился в Казани, умер в Калифорнии. Это путь. И проложил его Фешин мастихином да флейцем, условно говоря. Оставался, то есть, художником. Всегда толь­ко художником. Из последних академиков (принят в ноябре 1916 года), Фешин не пошел в функционеры, как это сделал его однокашник по репинской мастерской Бродский (хоть и портретировал вождей не хуже Бродского, с успехом). Не стал и учителем, как другой репинец, Кардовский. Ну да, попреподавал в художественной школе в Казани, перемежая это дело длительными отлучками, — но как-то не особенно на нем его преподавательство отразилось. Так что только и можно о Фешине сказать теперь, что да, был такой художник. Портретист.

Но поскольку он был еще и эмигрант (иначе ему и не удалось бы оставаться «художником, только художником»), в последующей, посмертной истории Фешина постоянно играло роль, в какой очередности, «эмигрант, художник» или «художник, эмигрант», рассматривались эти две его роли. Пока он был первое что эмигрант, его здесь не знали. Усилия дочери в 60–70-е (переписка, визиты, перенесение праха в Казань, дары музеям — в Казань, Третьяковку, Русскому) исправляли положение, но частично. Биография теперь рассыпалась на доэмигрантский период — когда, разумеется, Фешин только и смог выразить себя в наибольшей полноте и с наибольшим эффектом — и эмиграцию, где ничего интересного у Фешина не вышло; так, мелочи, портреты для частных коллекций. Лишь постепенно поменялись местами «художник» с «эмигрантом»; однако из-за понятной распыленности наследия никакого общего впечатления о Фешине до сих пор не удавалось создать. Вернее, впечатление было, но напоминало оно впечат­ление от картин самого Фешина — где фейерверк мазков в какой-то момент ста­новится чистой абстракцией. И лишь отойдя подальше, окинув разом все — как вот на выставке, собравшей вещи из Москвы, Казани, Вятки, Чебоксар, Козьмодемьянска, разных музейных и частных собраний США и, конечно, Петербурга, — тогда только и начинаешь оценивать композицию и рисунок. О котором Репин как-то обмолвился, будто у «Кольки» (Фешина) это даже лучше выходит, чем у него самого.