Выставка

Генри Мур и классический канон современной скульптуры

Как будто Россия и не выдворяла никогда Британский совет со скандалом, как будто не было полониевой шпиономании: к нам выехало сразу несколько грандиозных английских выставок — вроде бы в знак возобновленного британско-российского уважения. Во-первых, недавний Энтони Гормли в Эрмитаже, во-­вторых, настоящий подарок — Уильям Блейк в Пушкинском, и в третьих — Генри Мур в Музеях Кремля. Выставка, важная по нескольким причинам: до сих пор ничего современного (умеренно современного, в случае с Муром, его модернизм 30-х тире 80-х уже такая давняя история давнего ХХ века) в этих стенах сроду не бывало, а, кроме того, привозная выставка скульптуры — это вообще трудоемко и дорого. Особенно выставка такого тяжеловеса, как Мур, тяжеловеса в прямом и переносном смысле. Ведь даже физическое усилие по перемещению объектов этого динозавра модернизма, созданных, чтобы стоять на одном месте целую вечность, кажется неимоверным — это не легковесный попрыгун Гормли с его армией сваренных из легких палочек манекенов, мобильных и будто специально заточенных под гастроли.

Возможно, именно благодаря этой своей тяжеловесности и идеологической основательности Мур — автор, как раз подходящий для налаживания дипломатических отношений. Такому положительному монументалисту вроде как по чину открывать эру относительной современности в консервативных залах Кремля. По статусу он что-то типа английского Пикассо, в том смысле что тоже придерживался левых взглядов, был женат на русской и принимал близко к сердцу драмы своего столетия. Его вариант строгого модернизма — до предела обобщенная пластика, монументальные формы без острых углов, отсылающие к чему-то явно общечеловеческому и, как можно предположить, гуманному — хотя и с архаическими, то есть таящими в себе древнюю опасность, корнями. Его утробообразные округлости и повторяющиеся с вариациями образы вселенских матерей в свое время (пик этой востребованности пришелся на 60-е) были нарасхват для украшения лужаек перед важными культурными и общественными учреждениями. И, вероятно, это наложило свой отпечаток на сегодняшнее, слегка обидное к нему отношение — как к художнику слегка официозному и неуловимо административному.