Выставка

Ляля Кузнецова

Самый известный снимок Ляли Кузнецовой выглядит так. Мальчик с голубем стоит посреди бескрайнего поля. Справа бричка, слева черный силуэт бегущего человека. Вроде все просто — но такой кадр случайно не поймаешь, его нужно не видеть — чувствовать. Это не постановочная съемка и даже не репортаж, это неделимое полотно, где есть композиция, линия горизонта и каждый элемент держит другой, что-то выбросить просто невозможно — как в хорошей живописи. Случайно пойманная картинка кажется чем-то вечным, предзаданным, превращается в символ абсолютной свободы. Цыганская магия?

Ляля Кузнецова впервые увидела цыган в детстве, когда поехала с родителями косить траву на корм лошади: вдоль дороги на телеге, расписанной красными маками, ехали странные, красивые люди. Считается, что цыгане — похитители детей, подходить к ним родители строго-настрого запретили. Чтобы догнать табор, пришлось ждать тридцать лет.

Были, впрочем, и другие резоны. Ляля взяла в руки камеру, после того как потеряла мужа: «Моя скорбь была похожа на скорбь бродячего народа, который идет и идет, а прийти никак не может». Кузнецова считает, что фотограф переводит на фотобумагу свое внутреннее состояние, что он всегда фотографирует сам себя. Усталая женщина с двумя детьми сидит у распряженной телеги — первый Лялин «автопортрет». Это цыганка — вдова, она даже лошадь продала, чтобы справить мужу поминки. Хотя об этом фотограф узнала лишь через год после съемки; в тот момент просто почувствовала.

За каждой фотографией своя история. Вон тот цыган завез из Болгарии павлинов себе во двор, он страшно ими горд, но совсем скоро райских птиц загрызут соседские собаки. А те женщины в фате — белуджи, туркменские цыгане, таков их национальный костюм. Между прочим, наряд наших, русских цыган придумал граф Орлов, учредивший у себя ансамбль цыганской песни — бродячие люди тут же его переняли. «Вообще, они легко ассимилируются, — рассказывает Ляля. — Они как малые дети, по-детски наивны, даже воруют как-то по-детски». Герои Кузнецовой — не гадалки и попрошайки с базара. Это свободные люди, не привязанные к земле и имуществу. Они жгут костры, поют песни, играют на гармони, наряжаются в праздничные платья, скорбят и переживают.

По правде говоря, Кузнецова фотографирует не только цыган. Но с тех самых пор, как она сделала первую съемку в таборе, именно по этим снимкам ее знают во всем мире. С этими фотографиями в 1989 году она едва не была принята в главное агентство фоторепортеров Magnum — из уроженцев России там только один человек, Георгий Пинхасов. Для приема в Magnum нужно, чтобы все члены агентства проголосовали единогласно, а Кузнецова получила один голос против — от иранца Аббаса. «Аббас как восточный мужчина рассудил, что я прежде всего женщина, одинокая мать, посему должна сидеть дома».

Что бы там ни думал Аббас, Ляля на месте сидеть не стала. За следующие 10 лет издала кучу книг, объездила со своими выставками множество стран. Ее дочь Влада тем временем выросла и стала организатором конкурса «Интерфото», куда и Аббас попадал. А потом Ляля перестала фотографировать и на радость пресловутому Аббасу стала прилежной бабушкой. Хотя говорит, что скоро опять в путь, на последнюю съемку. Если принимать на веру утверждение, что любая фотография Кузнецовой — это автопортрет, то сейчас она, конечно, не цыганка у телеги без лошади — а белуджа, счастливая женщина в белой фате.