Выставка

Александр Виноградов и Владимир Дубосарский

После того как Виноградов & Дубосарский измерили скачущий градус девяностых (фантасмагорический трэш пополам с реминисценциями соцреализма) и въехали в нулевые в статусе уже «статусных» (развязный трэш пришелся по вкусу покупателям, кто видел в фантасмагории художническую нездешность; глаза-на-лоб самогонный трэш перебродил в сладкий, осуществившийся сюр и глэм нулевых — что только утвердило «дубосов» в роли самых успешных современных художников), теперь зачем им мы? А вот, новый этап. Пока — живопись, как обычно. Потом будет и еще живопись, разумеется, а также видео и, может, даже скульптура. Покамест же медийным посредником для виногра­доводубосарской живописи служит по-прежнему фотография — но это теперь не прежний глянец, где наши герои находили своих героев, нет; космического обобщения попса сменилась провинциальной, ничего не значащей повседневностью — это теперь любительские, собственноручные уличные снимки предлагают как материал совершенно иную, без капли лоска, повседневность вокруг виноградоводубосарской химкинской мастерской. Новая серия, летом презентованная в Paperworks Gallery — еще в качестве акварельных эскизов, — реализована в обычном их формате «э-ге-ге, раззудись, плечо» с ощущением той же эскизности — что хотел сказать художник, это вопрос, во-первых, и во-вторых, а где же глэм? Внешне так отличать: если в «Триумфе» перед вами холст 195х295 — это Виноградов & Дубосарский наверняка прежние. И уже купленные. А если вдвое меньше — 145х195, — это новые. Не в полный то есть разворот. Недалеко от эс­киза. Замершее время полудня. Куда-то идущие — но только зря — прохожие. Пустынно — как будто все происходящее так и происходит в среде, напоминающей недавнее виноградоводубосарское космическое безвоздушье или подводье, только если сменить подводье или вакуум на такой же, по сути, не продохнуть послеполуденный летний зной. И представить наших героев не вырезывающими фотки из журналов, чтобы потом фигачить их в две сажени высотой, — а сидящими лениво где-нибудь неподале­ку от мастерской на скамеечке, в тенечке. Снует народ, но по большому счету ничего не происходит — все мимо. Глаз отмечает только неизменный фон, на котором проходит очередная дщерь химкинская, химкинский же фон; и зритель по инерции «это ж Виноградов и Дубосарский» маркирует фон как все то же ненормальное, невозможное для житья место, как безвоздушное или подводное пространство, — ну а что ж, нормальная для москвича позиция; но где новизна? (А что «гламур зае…л» даже Виноградова с Дубосарским — открытие так себе, прямо скажем.)