Выставка

Иван Чуйков

Отец, Семен Чуйков, был изучаем в школьных учебниках — сын хотя бы из протестных настроений в эти учебники желал бы не попасть. Смешно повернулось, но из протеста вышло ровно наоборот — и чуйковский, иваночуйковский, поп-арт и концептуализм только и были посвящены тому, как растолковать «за искусство» простым людям. Локальные — и знаковые цвета («небо синее, трава зеленая»); категории («иллюзию трехмерности двухмерного изображения мы будем сейчас изображать так, что нарисуем пейзаж на кубике»); чистый препод, нет? Вот препод и есть: после тонкостей академической школы в Суриковке Иван Семенович, закончив образование, двинул… нет, не в народ даже, а прям бултых в море (!) на Дальнем (!!) Востоке, ныряя с аквалангом и параллельно работая преподава­телем; вполне себе золотая молодежь, Иван Семеныч себя и вел полагающе — презирая условности. Благодаря чему и избег удушливого напряга московской кухонно-шестидесятнической эпопеи; благодаря чему потом вынужден был в эту среду возвращаться не без проблем («Чуйков? Тот, что ли?» — «Нет, сын его»); кажется, Пивоваров, давно варившийся, заметил чуйковские эксперименты не без удивления — раз придя в мастерскую к приятелю, вообще-то, по, хм, посиделкам: «И ты, Брут?» Но кажется, что со своего Дальнего Востока Чуйков, однако, будто так и не вернулся вполне до сих пор. Его сосредоточенность на объяснении и предъявлении «простому зрытелю» условий, что картину делают картиной, трезвость его оценок и упертость в этой сосредоточенности — он как будто на Дальнем Востоке до сих пор. «Не такой». Его и отметил Борис Гройс в самой известной своей работе — как «московского романтического концептуалиста»; Борис Гройс теперь в списке самых влиятельных людей в мире искусства (по последней версии Art Review), московский концептуализм, отбросив предикат романтичности, после той статьи Гройса оформился в главное произведение отечественного искусства после авангарда; ну а Иван Семенович с этим предикатом так до сих пор и живет. Втолковывает, как может. Иногда уже кажется, сам с собой разговаривает, повторяя концептуалистские откровения: серия «Окна», начатая еще в конце 60-х — когда академическое требование иллюзии в картине будто окна в мир преподносилось Иваном Семеновичем нарочито и революционно буквально («мне сказали, я сделал»), и эта серия длится до сих пор. Нечаянные новатор­ства типа «Лабиринта», показанного шесть лет назад в ГЦСИ, неоцененного и теперь репродуцируемого, — тоже можно будет отметить. Ну а не получится, так Чуйков («да-да, тот Чуйков») еще повторит.