Выставка

100 лет перформанса

До сих пор само слово «перформанс» у нас означает по преимуществу что-то почти неприличное или прямо скандальное («и тут он устроил им, бля, перформанс»); ну да, народ мы темный и дикий, однако ж нельзя сказать, будто в такой трактовке перформанса совсем уж неправы, ибо жанр перформанса связан со скандалом и преодолением сложившихся приличий генетически. (Захочешь нарушить иерархии и приличия — разумеется, будет скандал; а еще закатить скандал можно и ради самого скандала.) Что-то такое имеет в виду и куратор «Ста лет перформанса», предводительница нью-йоркской биеннале Performa и вообще главный специалист по этому делу Роуз Ли Голдберг, выводя в своем учебнике «Performance Art: From Futurism to the Present» историю перформанса аж от итальянских футуристов, русских будетлян и интернационального дада; впрочем, у нью-йоркской кураторши в разряд перформанса оказываются за­пи­саны и дягилевский балет, и балет Мерса Каннингема, и опера Филипа Гласса, и фильмы Мэттью Барни, и боди-арт Ива Кляйна, и пластическая хирургия Орлан, и политический акционизм, и хеппенинг, и наконец, собственно клас­сический перформанс 60–70-х — Аллан Капроу и Йоко Оно, Вали Экспорт и Ребекка Хорн, Абрамович и Улай, — так что, как видим, проблемы со строгими дефинициями («вот здесь перформанс, а здесь уже нет») есть не только у нас; ну или же перформанс и правда такое всеобъемлющее и синтетическое искусство, что куда ни кинь — все перформанс. Короче, со словами тут надо быть особенно аккуратным. И если в оригинале выставка называется не «Сто лет перформанса» (с подзаголовком «версия 3»), а просто «Сто лет», то так, наверное, и надо было переводить. А то поборники категорической чистоты определений, начисляющие жанру перформанса от силы лет пятьдесят, ну пятьдесят пять, уже иронизируют: почему бы тогда не начинать эту историю, скажем, от Диогена, мастурбирующего на публике? Понятно, что «версии 3» в любом случае было бы далеко до оригинала — «версии 2, показанной прошлой осенью на последней «Перформе»; понятно, что подзаголовок «версия 3» появился не от хорошей жизни. Потому что те же сто лет, но в нашем случае это что? Один зал, четыре стены, две крупные видеопроекции и десятка два мелких — «версия 3» только по количеству экспонатов уступает нью-йоркской выставке раза в четыре-пять. Ну а по качеству экспозиции — раз, не знаю, в двадцать. В сто. Потому что это мы так говорим — «экспонаты», а на деле это выглядит как? Распечатанные листки, банально пришпиленные степлером к стенам (причем далеко не всегда на уровне глаз, так что чтение в затемненном зале оборачивается для зрителя тем еще хеппенингом), придают экспозиции сходство то ли со институтской стенгазетой, то ли с доской объявлений деканата — что-то такое; понятно, что нам сейчас немедленно возразят: ну так на то она и самостоятельная «версия», чтобы не походить на оригинал; на то и ассоциации с чем-то самодеятельно-вузовским, что учиться вам надо, читать побольше, — хорошо-хорошо, тут скажем мы, но чему можно тут научить­ся, чтобы потом не пришлось переучиваться наново? Понятно, что хоть и надо быть аккуратным со словами, но все это придирки, сути дела не касающиеся, — и все же имя Филипа Гласса пишется с одним «п»; а Йозеф Бойс — он, может, для кого-то и Джозеф, но не здесь; ну а ляпы, подобные вот этому вот — «саундтрек для фильма Мэттью Барни «Рисуя границы-9» был создан партнером Барни, исландским музыкантом Бьорком, который также снимался в этом фильме», — внушают сомнение, во-первых, в просветительской ценности подобной информации вообще, а во-вторых, что принимающая сторона готова начать разбираться не то что в перформансе, а хоть в чем-нибудь. Начинаешь подозревать, что вузовские ассоциации — это еще на вырост, и адекватного перевода перформансу найти нам так и не суждено. Не в этот раз, во всяком случае.