Основной принцип живописи итальянской художницы Франчески Леоне прост: что вижу, то рисую. Редкие цветные городские зарисовки перемежаются с многочисленными, выполненными в приглушенных тонах лицами отца, матери, далай-ламы, просто людей — одним словом, c портретами. Все выполнено в выверенной, академичной технике, почти фотореализм, только для чего-то покрыто сверху неким отдельным красочным слоем, со скошенными линиями, широкими мазками, какими-то свето-цветовыми вихрями. Не так, как у немецких экспрессионистов, а скорее как у итальянских футуристов, например, как у Умберто Боччони, когда единая форма разложена на выпуклые цветовые куски, отчего создается впечатление, что все на картине крутится и вертится. Так вот, этот принцип, прилаженный к гигантским портретам, приводит к удивительным результатам: вроде бы свободная манера письма, движущаяся пластическая масса, и Ганди тут, и далай-лама — а на деле все равно левый МОСХ, замкнутое пространство и ограниченная живопись.
Персональная выставка Франчески под названием «Вне поля зрения» приурочена к показу на Московском кинофестивале фильма Серджо Леоне «Однажды на диком Западе», отреставрированного Мартином Скорсезе. И как бы Московскому музею современного искусства ни хотелось доказать миру, что Франческа — чудесная художница, неизменно создающая «метаморфозы материи, символизирующей условие человеческого существования в лабиринте города и интимности дома», — факт ее родства с Серджо Леоне куда интереснее пустого, унылого творчества. Иные, менее претенциозные художники из города Рима, не хуже Франчески владеющие ремеслом, рисуют себе античных мальчиков и кудрявых див и прекрасно продают эти портреты на частные виллы — а тут, понимаешь, метаморфозы материи; ей-богу, создается впечатление, будто живопись и впрямь померла.