Выставка

Элеонор де Монтескье (Германия–Франция)

Предчувствие — холодно-пренебрежительное: очередное скучное европейское искусство, созданное при поддержке грантов и институций. Точь-в-точь которое можно видеть на международных художественных форумах (но не в коммерческих галереях). Политизированное, критическое, почти документалистика, но все еще видеоарт — в подобном искусстве эстетские образы обогащены актуальными смыслами, и все comme il faut; ну вот как если видишь на обложке DVD каннскую пальмовую ветвь, то сразу понимаешь, что, скорее всего, ожидает напряг, правильное кино про тяжелую жизнь эмигрантов, нац- и секс-меньшинств и другие неприятные предметы, с чем обществу бороться тоже внапряг, но оно хотя бы не устает о них повторять. Постепенно, однако ж, по ходу фильма (главное, продержаться первые минут семь-восемь) неожиданно, будто про­тив собственной воли, — проникаешься. Так и с де Монтескье. Француженка с русскими корнями в первой эмиграции, долгое время прожившая в советском Таллине, ныне переехавшая в чистый европейский Берлин, — возможно, благодаря этому постоянному промыванию оптики она сумела рассмотреть что-то большее в нелепых и тревожных геополитических изменениях, нежели только политика, глобализация, топос и этнос. Элеонор постоянно ­возвраща­ется к уникальной ситуации бывшего соцлагеря — вот как она сама каждый год возвращается сюда на лето из Германии, глядя вокруг глазами одновремен­но и адаптировавшегося экспата, и человека, все еще испытывающего боль за ­малую родину и тоску (если правильно чувство этой экс- не экс-, видео- не видеоартистки называть по-русски тоской). Маленькие трагедии быта не то Эсто­нии, не то России настолько удивительны и вместе с тем понятны, что мураш­ки по спине. В фильме «Рыбак» — ­прак­тически кафкианская история семьи, члены которой имеют паспорта раз­ных стран и разные гражданские права, сначала вызывает легкую ироническую улыбку, но в конце накрывает абсурдистским страхом, поддержанным безупречным ритмическим «дистанционным монтажом», привет глубокоуважаемо­му Монтескье Пелешьяну. «Кринхольм» о старейшей и крупнейшей текстильной фабрике в Нарве: огромный безлюдный цех, страшный образ запустения не только общества, но и мира внутри челове­ка — это заткнет за пояс любой квазидокументализм а-ля Кен Лоуч. Ибо люди гибнут не за металл даже, а просто так, по чьему-то геополитическому скудоумию.