Выставка

Искусство про искусство

Выставки о рефлексии в искусстве, которые создают впечатление, что художни­ки работают исключительно над рефлексией, — на самом деле они чаще всего про искусствоведов. У которых вот точно больше ничего нет — кроме этой их повседневной обязанности. Кто не отре­флексировал, я не виноват: это ни в коем случае не критика великолепнейшей по подбору авторов, лучшей выставки в Мраморном в этом сезоне. После чего отдел новейших течений следовало бы наградить орденом Дружбы. Мыльников, Кабаков и Африка в одних стенах и без решеток! Отделу новейших течений следовало вручить бы еще и орден Прекраснодушия, кабы давали такой; а орден Стыда и Совести, кабы такой имелся раньше, следовало бы отнять. Большую часть экспонатов несложно поменять ­местами — и ничего не случится. Мыльниковская реплика Венеры Джорджоне находится в зале «Крупный план» — не без юмора, конечно, в отношении обнаженной барышни, громоздящейся как раз у рамы, — однако если переместить ее в зал «Иконография»? В зал «Высокое/низкое»? — без малейшего ущерба для идеи. Идея нефальсифицируема, ­сказал бы логик, поэтому скорее ложна; зато эффективна, возразят кураторы. Идее все равно. Даже если бы их расставили просто по алфавиту.

Единственно, первым залом тогда был бы Африка. Тут-то любому ­стано­вилось понятно, об искусстве чего идет речь. До зала с Флоренским и Фишкиным доходили бы одни идиоты. Ну а так — на фоне выставки разносторонне представленного феномена самосознания в искусстве Сергей Анатольевич Бугаев, он же Африка, оказывается просто самым разносторонним. Но это и до того было известно. Сейчас просто очевидно. ­Ка­баков один, Раушенберг один, Лихтенштейн один, Африк много. Цой оказался концептуалистом — фаны, учите слово. Мыльников будто зашел со своей ретроспективы на втором этаже: брали всех, ни в коем случае не «без разбору» — брали отборно, отборнейше; говорю же, лучшая выставка, скоро ли такое еще увидим. Австрийский фрик Харлампий Орошаков оказывается напротив главного стоика соцреализма Гелия Коржева и рядом с главным художником сталинской ВДНХ Василием Яковлевым; имена, а? Комар и Меламид, Авдей Тер-Оганьян и еще уйма авторов сметены в послед­ний зал «Высокое/низкое» — где кто высоко, кто низко, как повезло. В углу зала «Вперед/назад к классике» — внизу, скромно — висит и не работает, ни впе­ред ни назад, Вадим Фишкин. Давно уехал. Давно не видно. Когда-то его не надо было представлять. Я и сейчас не буду.