Выставка

Дэвид Линч (США)

Дэвид Линч жил в лесах Монтаны, прилежно учился в школе, хорошо ел, креп­ко спал, ни с кем не дрался, не доставлял ­ро­дителям хлопот. Единственная странность — ребенок Линч ­часами рылся в помойках, выискивая косточки, хрящики и прочие органические отходы. Из найденных богатств, скотча и бумаги он составлял картины — ребенок Линч мечтал стать художником. Мечта сбылась лишь в 2007-м, когда Линч показал в Париже гигантскую тотальную инсталляцию «The Air Is on Fire» — но для этого понадобились десятки лет, десять фильмов и один телесериал, в совокупности перевернувшие представление об искусстве кино, и тысячи черных коробок, в которые Линч с детства собирал артефакты собственного ­из­готовления: почеркушки на туалетной бумаге, листы, заляпанные красной краской, очень странные фотографии.

Теперь выставка приезжает в Москву, в Фонд культуры «Екатерина». Пока непонятно, насколько она идентична париж­ской — выстроенной по традиционной для Линча логике сна. Рисунку с уби­тым человеком предшествует звук выстрела. Герою «Твин Пикса» Бобу — разговор режиссера с ним: каким ты хочешь быть, Боб, светлым или темным? Хохочущие кролики, сцены насилия, размазанные обнаженные девицы, переснятые с эротических фотографий XIX ве­ка, — Линч остается Линчем. Самая больная его тема, как и в фильмах, — невинность, попавшая в капкан насквозь гнилого, лишенного смысла мира. Линч коверкает действительность, преподнося ее под неожиданным углом зрения, его работы будто выхвачены из пространства чужо­го сна, где за каждым обычным жестом и реальным предметом — скрытый смысл: совы по-прежнему не то, чем они кажутся.

Парижскую выставку сопровождала серия «Фетиш», специально сделанная вместе с обувным дизайнером Кристианом Лубутеном, — у нас ее тоже показывают, но отдельно, в центре «Гараж». ­Казалось бы, это похоже на рекламную съемку: обнаженные девицы в броских туфлях, все дела, но главное здесь не девицы и даже не туфли, а сумрак, который их окружает. «Свет делает вещи немного слишком реальными, — объясняет Линч в книге «Talking Art», — он не дает волю фантазии. Если в работе слишком много света, объект равен самому себе, но не больше». В случае с Линчем слова «воля фантазии» следует понимать буквально: как и в «Малхолланд-драйве» или «Внутренней империи», кажется, что Линч сам не знает, что будет потом, что картинка диктует свои условия, говорит ему, что бу­дет дальше, — как во сне, от которого невозможно очнуться.