Выставка

Борис Смелов

Авторская печать из семейного собрания, проданного расторопной московской галерее «Партнер проджект». Дальше, внимание, галерейный бизнес в два хода. Выставка в Эрмитаже — раз (локальный авторитет становится официально признанным классиком). Классик у нас, в галерее, — два. Партия. Партнер проджектс. Покупатели, кто застал еще доклассические цены, рукоплещут, зажав в подмышке враз потяжелевшего Смелова.

Матвиенко черкнула несколько прочувствованных строк для великолепной печати каталога — но также посетила вернисаж и даже выступала. Главмитек Шагин, смеловский пасынок, так сказать, пасынок, ибо с отчимом мог бы в принципе учиться в одной школе, Шагин стоял рядом с Матвиенко и улыбался обезоруживающей улыбкой швейцара.

Из трех с чем-то сотен снимков, выкупленных московской галереей, в выставку вошла без малого сотня, выбранная куратором Аркадием Ипполитовым. Само собой Петербург в тонусе «Петербурга Достоевского». Добужинских иллюстраций к оному. Беспробудная хмурь, смурь, крыши и дворы-колодцы и петербургское солнце, не то восходящее, не то наоборот. Позаброшенность коммунально-хозяйственная, возведенная в принцип экзистенциальный.

Одиночество и канун полного пи…ца: наводнение, снимаемое годами с одной-двух-трех выверенных точек — у лестницы на Дворцовой набережной, например, чтобы был вид на стрелку Васильевского, на коронный, то есть, Петербург, эти волны плещутся на трех подряд снимках, будто непрерывная съемка; разница в восемь лет, что ли; коллоидная мокрота никогда еще так не отвечала влажности воздуха, изображаемого над Петербургом-Ленинградом, Ленинградом-Петербургом. Есть и волшебные темы, где Смелов дает скорее Чайковского, не Достоевского: пригородные парки, поистине «где я живу душой»; поздние эксперименты с инфракрасной пленкой, когда зеленая листва начинает светиться безумно белым светом, когда невозможно не сослаться на оптику человека выпившего, средь бела дня ошеломленного белизной этого дня и света. Но общий тон все-таки подкопченно-черно-белый. Которого, сознаемся, теперь все же нет. Не то чтобы коммунальщики стали лучше, но город другой.

То, что было для Смелова натурой, нынешним наблюдателям достается на фотографиях. Чуть не на открытках («чуть», потому что все-таки Смелов на открытках стал бы совсем Добужинский). Причем чтобы необязательно смеловской съемки. Места, что он снимал, стали поистине общим местом; теперь все как Смелов; теперь это заурядно — ностальгия по Ленинграду-Петербургу, все-таки Ленинграду; хотя в ленинградские времена Смелова для Смелова это был всегда Петербург, никогда не Ленинград. Уж ни в коем случае не Питер. Зацикленный по-семидесятническому на Достоевском, свой «Петербург Достоевского» он нашел; за этой прелестью пошли много кто. В честь Смелова теперь надо бы делать оммаж, собирая всех, у кого «как Смелов», — много у кого; да чуть не все; но московской галерее это ведь по барабану. Ведь у нее — Смелов.