Как пишут в каталоге Русского музея, «интересовали прежде всего художники наиболее значительные» — и это так гуманно. Гуманно даже не к американским художникам из Российской империи — всем американским художникам из Российской империи, убегавшим кто от погромов, кто от большевиков, кто еще почему, — к зрителю выставки это гуманно. С полусотнею участников получается — эмигрантский пароход, где плечом к плечу на палубе и тыщи глаз устремлены («будут пускать?») на камеру, пристроенную где-то сверху на полубаке. Если была мысль сотворить наконец что-то вроде американского алаверды Российской империи, прежде щедро кормившей американскую демографию, — что-то такое удалось.
Сцена на причале. Встречаются двое Челищевых. Оба эмигранты, оба Павлы Федоровичи. Челищевский опус магнум, «Феномены» из Третьяковской галереи, доставшийся Третьяковке полтора десятка лет назад, — это особый Челищев. Кто видел «Феномены», тому будет приятно узнать, что есть Челищев не менее странный. И вообще, стоило бы приглядеться к Челищеву, про которого знают, что работал у позднего Дягилева и щеголял постэкстеровским постфутуризмом.
Или сцена, когда встречающий Николай Фешин (два трюкачески-живописных, чуть не action painting, портрета в постоянной экспозиции Русского музея) сразу не признает себя в вызывающей пестроте эскизов Николая Фешина, Таос, Нью-Мексико. Когда признает, фыркнет: ну да, голод не тетка.
Или вот сцена — еще там, на том берегу океана, в другом городе и в самом что ни на есть его центре. Александру Либерману, знаменитому арт-директору Vogue, а потом главному редактору американского и европейского Condé Nast, говорят доброхоты: бросьте вы эту придурь, ну какой из вас Колдер или Генри Мур; это после работы, наверное, красные дырки мерещатся; вот уже потребовали убрать вашу очередную красную стальную колобаху с улицы… Но все же Александр Либерман (умерший в 1999-м, самый недавний покойник из полусотни; вполне можно представить его действительное самоличное прибытие) садится на пароход — может, не с самой большой колобахой, что мог бы, но зато со стальной и красной. Либерман переплывает океан — там, откуда он плывет, к нему пусть относятся предвзято: дескать, воротила и авторитет. Нет, здесь он художник, это раз, американец, это два, притом все равно получается свой-родной, три, — сколько эмоций, как этого всего не хватало ему там, на том берегу.
Впервые собраны воедино работы художников и скульпторов с русскими корнями, покинувшие Россию по тем или иным причинам в конце XIX – начала XX веков. На выставке представлен целый пласт американского современного искусства, до сего неизвестный, и почти не изученный современным российским обществом. Представлены работы американских художников с русскими корнями в различных направлениях современного искусства. Они сумели ассимилироваться в американском обществе. Выжить и творить. Мало того, многие из них добились успеха и признания в Америке и на Западе, но только не в России. А ведь во многих работах чувствуется тоска по Родине – неблагодарной России-матушке…
Мне лично из представленных работ понравились Павел Челищев (1898-1957) с картинами, написанными в стиле анатомических пейзажей. Интересны работы Марка Ротко (1903-1970), написанные в стиле абстрактного экспрессионизма, где чувства и ощущения человека выражены в сочетании цвета. В картине Симха Симхович (1885-1949) «Карусель» - сама непосредственность в образах. В работах Давида Бурлюка (1882-1967) и Луизы Невельсон (1899-1988) чувствуется влияние моего любимого мексиканского художника-монументалиста Диего Ривера (1886-1957). Есть несколько работ Евгения Бергмана (1899-192), написанные им в неоромантическом стиле. Чувствуется его любовь к Италии. Ох, как я его понимаю! Конечно, на выставке представлены и другие работы многих авторов, мною не упомянутых, но тоже по-своему красивых. Но все не напишешь. Поэтому, лучше один раз увидеть, чем сто раз читать мою рецензию.)
Эту выставку Русский музей совместно с вашингтонским Фондом международного искусства готовил несколько лет. Чего только стоило заполучить работы Макса Вебера, Марка Ротко и Арчила Горки, которых американцы не без оснований считают «своими».
Вообще такое нейтральное, если не сказать политкорректное, название выставки оправдано – из полусотни художников и скульпторов, чьи произведения привезены в Петербург, многие покинули родину еще в детстве, других изрядно помотало по миру, до того как они осели за Атлантикой. Объединяет их лишь общее место рождения – Российская Империя. Давид Бурлюк, Александр Архипенко, Борис Анисфельд, Сергей Судейкин – у каждого своя русскость, ставшая для некоторых частью мифологии. Этим и уникален проект – загадочность русской души обретает в нем присущее только Америке мультикультурное измерение.
По сути – это уже история американского искусства первой половины XX-го века. Но родовая травма, как мы знаем, живет в нас до конца жизни.