Ожидаемый бенефис Яковлева и Шухаева — все-таки именно с ними первыми сразу ассоциируется искомый русский неоклассицизм, остальные все же потом, — так вот, все это почему-то и как-то даже нарочно в ущерб вышло Григорьеву. Который ассоциируется максимум вторым, а для кого-то, может, и первым, но в Корпусе Бенуа в этот раз он представлен нарочно как-то незаметно. То есть, конечно, корячится его Мейерхольд в перспективе анфилады залов на втором этаже все время, пока идешь, но ведь это если идти с выставки, принимать такое за кураторский расчет таким образом компенсировать отсутствие Григорьева на самой выставке (пара эскизов из «Расеи», что-то еще — и, кажется, все) — это было бы для «Неоклассицизма в России» задумано слишком уж тонко. «Неоклассицизм в России» берется горстями, образуя в итоге разные конфигурации имен в разной степени могучести кучках, что захватила кураторская длань: Сомов-Сомов-Бенуа-Бенуа-Бенуа-Бакст-Бакст-Добужинский-Добужинский-Добужинский-Сомов — только Яковлева, опять же, с Шухаевым распределяли щепотками, чтобы не слишком бросались в глаза; что все равно не скрывает изначальную широту жеста. В новом томе монографий Русского музея («Символизм в России», «Футуризм в России», «Русский импрессионизм») капитальность издания справедливо рассматривается как что-то отдельное, особое достоинство, независимое от требований к разным деталям, как то: дать хотя бы стену Серову. Одну отдельную среди стен, фальшстен, выгородок и проч., разгружающих массу материала по отдельным маленьким зрелищам: вот виньетки, вот портреты, вот серия любопытных гризайльных эскизов для плафонной росписи, кто же это так удостоился целой серии — а, ну да, Яковлев и Шухаев… Казалось, просто — собрать Серова. И то же — для Бакста. Для Сомова. Для Богаевского — хотя бы из любопытства непосредственно сравнить его поздние пейзажи социалистических строек и нефтепромыслов с дореволюционными киммерийскими пейзажными фантазиями. Для тех же Яковлева с Шухаевым. Монография, может, потеряла бы в декоративности и чисто визуальной уравновешенности, зато добавила б в познавательности. «Всякую собаку никому за хвост, как и за шею, приподнять невозбранно» — так вот, если тянуть неоклассицизм за хвост, вытягивается этот «классицизм», а это чуть не весь мейнстрим своей эпохи; плюс еще академические натурные зарисовки, и вообразите дальше, что это такое могло бы быть, если бы не все-таки нерезиновый второй этаж Корпуса Бенуа. Это как если бы неоклассицизм рассматривать на материале 80–90-х: Версаче там, Херб Ритц с Мэпплторпом и т.п. Ширпотреб кураторы еще пожалели; виньеточности-заставочности и, как это выражаются, пряного эротизма можно было и больше — просто вешать еще и еще плотнее, делов-то… Совсем не вышло бы так увесисто, если читать неоклассицизм с «нео».
Зато в зал Яковлева с Шухаевым входить было бы жутко, точно. И это больше было бы похоже на неоклассицизм, как его трактуют где-то, но не в Русском музее, — как стиль глумливый, будто скалящийся череп. Именно что страшно, очень страшно похожий на свое время: все-таки на носу мировая война; про классические ценности, которыми скоро и не подтереться будет в окопах, уже много кому многое что стало ясно. Незаконченная шухаевская махина, групповой портрет офицеров 4-го лейб-гвардии гусарского Мариупольского полка, где выглядывают не то почти никритинские, не то прямо целковские хари: «Полк на позициях» в смысле работы с классическим сюжетом и форматом очень красноречив. И тем более после этого надо бы добавить Григорьева — по справедливости, в сопоставимо верном с Яковлевым и Шухаевым количестве; хотя градус истинно неоклассической мизантропии тогда бы зашкалил.
…Либо уж продолжать тянуть за «классицизм» — чтобы к Александру Яковлеву, умершему в эмиграции в 1938 году, добавить для симметричности, выражаясь классически, Василия Яковлева. Как раз в тот же год ставшего главным художником ВДНХ. Тоже ведь — неоклассик. Ну да, по-своему, но как и все тут. И Меркурова — к Коненкову. А к Шухаеву раннему — позднего, послелагерного. Чисто из интереса сравнить, как оно.
Неоклассицизм принято противопоставлять авангарду. Если последний занимался жизнетворчеством, то первый принято уличать в чистой ретроспекции. Но ретроспекция не приходит из ниоткуда. Единство неоклассицизма не в его формальной концепции, а в условиях среды, в которой он возник. Лихорадочная новизна начала ХХ-го века многих фрустрировала. Национальному русскому характеру не хватало "аполлонического" начала и гармонии, которые и несла с собой неоклассика. Но не стоит забывать и о том, что эти же свойства неоклассицизма, позволили тоталитаризму, также не терпящему хаоса, перекодировать его позже в соцреализм.
Глядя на экспозицию, правда, ни о чем таком не думается. Не смотря на то, что хронологически выставка охватывает судьбоносный период русской истории 1900-1932 годов, тут царит полная идиллия. Портреты, композиции на библейские темы и сюжеты античной мифологии перемежаются книжной и станковой графикой и эскизами монументальных росписей. Значительное место отдано «мирискусстникам» В. Серову, А.Е. Яковлеву, В.И. Шухаеву, Б.М. Кустодиеву. Наряду с известными картинами К.С. Петрова-Водкина «Мать» или З.Е. Серебряковой «Баня», можно увидеть и произведения, выставленные впервые. Само большое из них - «Полк на позициях» Шухаева, групповой портрет офицеров русской армии. Полотно незавершенно. Год написания 1917-й.