Выставка

Алексей Булдаков

Нечто черное и текучее — определение, подходящее под все выставки Ильи Трушевского, молодого питерского художника, пару лет назад переехавшего в Москву для посещения курсов Иосифа Бакштейна и столичного признания. Сначала на II Московской биеннале по карте НАТО ползали черные тени мух-лазутчиков, затем в ГЦСИ на представлении номинантов премии «Инновация» в темном углу с окна метро к ногам публики стекала нефтеобразная жидкость. Следом в фонде «Стелла» появились карты СССР: на одних бежали кровавые реки, на других вскрывались земные язвы, все в полутьме, разумеется. Новой работе с оптимистическим названием «Сладкое» ни в одном из вышеперечисленных качеств не откажешь.

Так должна была начинаться рецензия про инсталляцию «Сладкое» еще две недели назад. Работа включала в себя битум и мазут. Только я подумала о том, как скоро поднадоест капризной московской публике все черное и текучее, как концепция нового произведения Трушевского поменялась. Теперь в небольшом зале «Инкубатор» (открытым Ольгой Свибловой для художников, которым еще не исполнилось 27 лет) все наполнено светом и блеском. Идеально белое пространство, аккуратная дюна из песка (или соли), белый же зеркальный фонтан, пенящийся розовой жидкостью (купленный за бешеные деньги в магазине для богачей) и живые черепашки, инкрустированные «бриллиантами», вокруг.

Ни название, ни смысл нарочитой китчевой безвкусицы не поменялись. «Сладкое» — наглядная метафора сладкой жизни (со всеми сахарными горами, блестящими элементами и розовыми начинками), апеллирующая к физическим ощущениям, ассоциативной памяти и призрачности самого понятия. Как у Пруста: человек — целый космос ощущений и воспоминаний, все вновь увиденное возвращает его к чему-то забвенному и заставляет рефлексировать. Так и здесь, тут же на ум приходят 90-е, рублевские дачи, называемые кирпичными заводами, и фонтаны, и павлины кругом. Трушевский, сталкивая в своих работах иллюзорность и реальность, отлично научился эксплуатировать это качество человеческой природы.

Смущает лишь одно. Представляете, что бы было, если бы Кулику в 90-е американские кураторы сказали, что все хорошо, только голый ты некрасивый, ну и покусать можешь, а это опасно. Давай-ка ты так же будешь скулить и лаять, даже бросаться на людей, но мы наденем на тебя красивые розовые трусы и инкрустированный бриллиантами намордник. Как же интеллектуальный, подающий надежды художник Трушевский по велению Ольги Львовны Свибловой (которой битум в закрытом помещении разумно показался опасным, а мазут — вонючим) взял да и поменял всю первоначальную идею, с визуальной точки зрения, разумеется, — мне неясно, даже несмотря на то, что проект от этой перемены лишь выиграл.