Выставка

Дмитрий Пригов

Ну с чего начнем? Поэт? Скульптор? Художник? Композитор? Неважно — огромная выставка Дмитрия Александровича Пригова, умершего в прошлом году, представит его во всей красе. Про таких еще лет десять назад полагалось говорить: человек Возрождения. В смысле, умеет делать все и во всех измерениях. Впрочем, Пригов по производительности больше напоминал робота. Он писал, рисовал и выдумывал постоянно. Не знаю, сколько времени в сутки отводилось на сон. Кажется, часа четыре. С перерывами на легкий завтрак, обед или ужин. Наследие, естественно, огромно. Помню, у него дома стояли в кувшинах сухие ветки с пришпиленными к ним бумажками — стихами, которые Пригов считал неудачными. Разобраться во всем этом непросто. Поэтому выставку делает ведущий российский куратор и критик Екатерина Деготь.

Главный вопрос, на который выставка, скорее всего, не даст ответа, — как Пригов вышел в гении. Мы знаем, что где-то в конце 1970-х Дмитрий Александрович решил поставить знак равенства между культурой и собой как художником и поэтом. Что есть культура? Это не только выставки, концерты и книжки стихов. Это в принципе все, что руководит нашим поведением: объявления об отключении горячей воды в подъезде, утренняя газета с фельетоном и некрологом, собрания, заседания, «Не курить», «Не сорить» и так далее и тому подобное. Пригов решил имитировать все общественные организации разом и пропустить их продукцию через фильтр собственной личности. Так возникает, например, «Банка подписей за полное и безоговорочное разоружение Америки» — жестяная банка, обклеенная бумагой, на которой каждый желающий мог оставить свою подпись (ныне стоит в Третьяковке; сбор подписей закончен еще в 1980-х). Или серия обращений к жителям Москвы (одно из них вынесено в заглавие выставки). Их поэт расклеивал на фонарных столбах. Лет десять назад Пригов даже потребовал признать его Александром Сергеевичем Пушкиным. На том основании, что Пушкин был наше все, а теперь наше все — Пригов Дмитрий Александрович. Речь Пригова опубликовали, помнится, в газете «Аргументы и факты».

Естественно, советская жизнь давала множество поводов для иронических вариаций на темы суконного языка объявлений, предостережений и проч. Пригов поместил торжественный пафос в человеческое измерение. Чтобы сделать анонимную махину живой, все средства хороши, но лучше всех — смех и ирония. Поэтому чаще всего искусство Пригова вызывает улыбку.

Но вскоре чувствуешь и определенную, намного более личную, чем принято считать, интонацию. Пригов был добрым и умным человеком с прекрасным чувством юмора. Он уважал в людях работоспособность и абсолютно серьезно защищал академическую систему художественного образования, считая, что для художника умение рисовать необходимо. Впрочем, его открытость новому стала легендарной: Пригов умер накануне перформанса с группой «Война», той самой, которая недавно совокуплялась за «наследника медвежонка».