Повторим известное: Анатолий Осмоловский родился в Москве, учился в Высшем техническом училище ЗИЛа, организовал группу «ЭТИ», совместно с ними выложил слово «х…й» на Красной площади, был главным редактором журнала «Радек», создал революционное общество «Нецезиудик», курил на плече у бронзового Маяковского, запустил живых леопардов в галерею «Риджина», лепил жвачку с волосами на стену галереи XL, устроил баррикаду на Никитской, организовал политическое движение «Против всех», чем и закончил славные 90-е. В начале нового столетия левый радикал решил перейти к чистому искусству — созданию артефактов. Отказавшись от перформанса, он занялся абстрактными объектами и начал выставляться в галереях. Такие перемены воспринимались в штыки, их обсуждали и критиковали, самого художника обвиняли в конъюнктуре и приспособленчестве, отказе от искусства протеста, мятежных идеалов. Но не прошло и десяти лет, как огалереенному Осмоловскому дали премию Кандинского в номинации «Художник года», отправили на кассельскую «Документу» показывать скульптуру и пригласили во Флоренцию на виллу Романа уже в абсолютно звездном статусе. На трех последних мероприятиях показывали новую работу художника «Хлеба», впервые явленную в начале прошлого года на выставке «Верю». Это очень пластичная деревянная скульптура, выстроенная в иконостас, где каждая отдельно взятая «икона» напоминает видом и цветом ужасающе натурный гипертрофированный черный хлеб, причем поначалу непонятно, откуда такой эффект: тончайшая резьба, следы времени, работа термитов? При ближайшем рассмотрении трещинок и хлебных пор, так увлекающих взгляд, оказывается, что они строго симметричны, а значит, без вмешательства машин и технологий не обошлось. Интегрировавшись в европейский арт-процесс, Осмоловский, по его собственному признанию, понял, что будущее искусства за орнаментализмом. Это не означает, что, открыв эту истину, Осмоловский бросился рисовать или лепить ленты меандра и аканфа на манер греческих мастеров. Смысл в том, что орнамент в XX веке отвергался как искусство повтора, поэтому эта область простаивает уже фактически столетие. Осмоловского интересует то, как в современном искусстве соотносятся тиражность и уникальность, абстрактность и предметность. Потому хлеба так тщательно прорезаны и лишены традиционных скульптурных свойств, поэтому же они имеют массу вариаций. Последняя — два иконостаса, каждый состоит из множества небольших хлебов-икон, висящих рядом на двух стенах в Галерее Гельмана, — называется «Новые». То есть не так уж существенно, где они выставлены и как называются; «Верю», «Хлеба», «Новые» — все едино, важна лишь чистая, максимально абстрагированная форма.