Выставка

Ленинградский фотоандеграунд

Сразу предупредим, что никакого «ленинградского фотоандеграунда», по сути, не было. Ленинград был, и фотографы в Ленинграде были, и андеграунд тоже был, но феномена под названием «ленинградский фотоандеграунд» не случилось. Музыкальный андеграунд случился, самиздат — тоже, а с фотографией — ничего подобного.

Проект куратора Валерия Вальрана — собрание одиночек и маргиналов, не имевших ни общей идейной платформы, ни хотя бы внешнего формального сходства; некоторые из них даже не были друг другу представлены. Четырнадцать очень разных авторов объединяет один-единственный признак: они не могли выставляться официально. Другого смысла у термина «ленинградский фотоандеграунд» нет. Авторство приписывают Константину Кузьминскому — который, собственно, первым показал кое-кого из участников нынешнего «Ленинградского фотоандеграунда» у себя на квартирной выставке «Под парашютом» в 1974 году. Но прижилось и вошло в обиход понятие сильно позже, после первого «Осеннего фотомарафона» в 1998-м, который как раз делал Вальран. Дело, видимо, в том, что само слово «андеграунд» в эпоху тотального консюмеризма вновь обрастает романтическим ореолом; бренд возвращается. Ленинград 1970–1980-х был тот еще город — серовато-мутный, бестолково пьяный, но до сих пор бесконечно притягательный.

«Под парашютом» выставлялись 13 авторов, кто-то потом отошел от фотографических дел, остались Самарин (Валентин Тиль Мария), Борисы Смелов и Кудряков, Геннадий Приходько, Леонид Богданов, Слава Михайлов, Ольга Корсунова и Владимир Окулов. У Самарина шансов на официальную выставку не было вовсе: он неспешно блуждал в дебрях метафизики и прочей абстракции, а на требование объясниться выдавал такой терминологический ряд, что у нетерпеливого КГБ сводило мозги, — в общем, к 1981 году его выставили из страны. Борису Смелову однажды повезло: в 1975-м по какому-то недосмотру Выборгский фотоклуб в одноименном ДК организовал его выставку — ее закрыли на следующий же день (хотя в пейзаже и натюрморте, которым Смелов отдавал предпочтение, политики было не больше, чем в бутылке кефира с зеленым козырьком из фольги, — больше было меланхолии заметно алкогольного свойства). Кудрякова не выставляли за то, что он подписывал свои натюрморты какими-то невменяемыми названиями и любил трущобы. Приходько снимал обнаженку: эдакий Тинто Брасс, если его запереть с мясистой славянской моделью где-нибудь в карельских лесах. Богданов, исполнявший вполне лояльный пейзаж, ну разве что с сюрреалистическим оттенком, слыл человеком не слишком благонадежным из-за тусовок в своей лаборатории. Корсунова же, Михайлов и Окулов, бывший мужем поэтессы Вознесенской и потому не испытывавший недостатка в гениях, снимали портреты людей настораживающе богемного вида. В частности, прославленный Довлатовым поэт Охапкин, отказавшийся от женитьбы на том основании, что невеста «медленно ходит, а главное — ежедневно жрет», был одним из любимых окуловских персонажей.

Куратор Вальран присоединил к этим творческим единицам еще шестерых: Матренина, Фалина, Шишкова, Звягина, Подгоркова и Антоненко. С первыми пятью все более или менее понятно: формальные эксперименты и социальный репортаж. Антоненко же выглядит фигурой несколько надуманной и стоит как-то особняком: и работал-то он уже в 80-е, и позиционировался как ученик Смелова. Но так долго зрел этот проект, так его ждали, переспрашивая Вальрана: так когда же, когда? — что простительны и натяжки в концепции, и очень разный уровень экспонатов. Вальран уже прокатывал этих авторов по одному — то в «Борее» что-то такое мелькнет, то в Музее Ахматовой, то в Москве, — но только сейчас куратор выступает со всей компанией.