Выставка

World Press Photo

Лучший снимок прошлого года попал в руки жюри World Press Photo в последний день и едва ли не в последнюю минуту: Мишель МакНэлли, редактор The New York Times, председательствовавшая в жюри в этот раз, говорила после, что победитель нашелся среди самых-самых последних из присланных 78083 фотографий, которые до того разбирали в течение двух недель. Буквально в числе последних двух, что ли, десятков. У жюри, надо думать, сложились к тому времени уже какие-то предпочтения — вряд ли до последней минуты не было ни одного претендента, какие-то кандидатуры наверняка мысленно прочились в лауреаты — любопытно было бы узнать, какие; только вряд ли теперь возможно. Потому что явился Спенсер Платт, нью-йоркский фотограф, работающий для Getty Images, с серией снимков разбомбленных израильтянами южных кварталов Бейрута и стал лучшим. Сперва в номинации «Повседневная жизнь» (одиночный снимок), затем получил World Press Photo of the Year и 22 апреля — на церемонии награждения в Амстердаме — 10 тысяч евро в качестве основного приза. И еще сколько-то там поощрений от спонсоров.

Любому жюри, наверное, приходится оправдываться. Нельзя сказать будто поднялась такая прямо волна негодования из-за победы Спенсера Платта, и все же немало из 4460 репортеров, участвовавших в этом году в конкурсе, узнав про решение жюри, наверняка подумали, что подавали на участие они, видимо, в каком-то другом конкурсе. Тот же вроде World Press Photo, да не тот. В том когда-то предлагали ввести номинацию «Горящие люди» — это шутя, но шутка верно описывает содержание конкурсов и выставок World Press Photo, фантомными болями гастролирующих по миру, напоминающих наиэффектнейшими фотографиями годичной давности о прошедшей злобе дня (день прошел, получается, а злоба осталась). А тут побеждает этот Спенсер Платт, точнее, этот его снимок, выбивающийся и из остальной его серии про Бейрут, вполне образцовой, но, положа руку на сердце, ничем особо не примечательной (лучшую фотосерию про руины Бейрута жюри, кстати, нашло у Давида Монтелеоне, первое место в номинации General News, Stories, оттеснив, таким образом, Платта с первой полосы в номинацию Daily Life, Stories). Остальное вроде все то же: какой-то процент про Ирак, какой-то процент про Ближний Восток, про Дальний Восток, про чернокожих, про детей, про мертвых детей, про мертвых чернокожих детей, просто с трупами — все порядком. И только снимок с молодыми и прекрасными ливанцами в красном «мини», озирающимися среди бейрутских развалин, признанный лучшим, въехал в историю фотожурналистики, ровно как этот самый «мини», на общем фоне предметом инородным.

Так что в случае World Press Photo of the Year 2007 жюри пришлось оправдываться сверх обычного. Мишель МакНэлли после говорила, как символично противоречивость этой фотографии выражает противоречивость современного общества, буквально невозможно оторваться от этой картинки, повествующей о многосложности реальной жизни. И, утомившись, закончила безапелляционно по-редакторски: «В конце концов, поскольку это все же картинка, она должна быть эстетичной», оставив соображать, что бы это значило в перспективе главного фоторепортажного конкурса.

Прежде как этика, так и эстетика, содержались в том принципе, что лучшая фотография конкурса World Press Photo, во-первых, не может не касаться громких происшествий (это должна быть а-атличнейшая картинка с места а-атличнейшего происшествия), во-вторых, зритель — он же был и сострадалец. То есть поактивнее, чем просто зритель. Картинки и выбирались такими, чтобы на них нельзя было просто зреть. Надо было еще и взрыднуть, хотя бы мысленно.

Пусть это было с точки зрения изобразительности совершенно никчемное зрелище — какая-нибудь иссохшая куриная лапка в какой-нибудь ладони, эстетика нулевая, каждый снимет, но внизу была подпись, что куриная лапка на самом деле рука оголодавшего мальчика откуда-нибудь из Руанды. И все. Ты лучший.

Платт стал первым из лучших, точнее, жюри World Press Photo стали первыми, кто зрителю вместо предмета сострадания предложил его, зрителя, самое: оставь невидимые миру слезы, не кобенься, ты именно что только зритель — как и эти ладно прикинутые ливанцы, с эмоциями на лицах проезжающие руины. «Мини» на переднем плане принадлежал будто другому миру; ливанцы прямо извинялись за трагикомический юмор нью-йоркского фотографа, выбранного нью-йоркской редакторшей: нет, это не я; и «мини» не мой, мне подружка дала, мы действительно приехали после бомбежки искать свой дом, а не выпендриваться для спенсеров платтов, вот это моя сестра справа, а сзади на сиденье другая, а левее — ее подруга, а с той, что третья сзади, мы познакомились среди беженцев, у нее тут тоже должен был быть дом, оказалось, она наша соседка; мы не виноваты, что снимок с места событий выглядит будто реклама (блондинка на переднем сиденье, кстати, скоро вышла замуж); мы вовсе не богатеи, не золотая молодежь, мы просто так офигенно выглядим, потому что у нас в Ливане принято стараться выглядеть офигенно. Даже если твой дом разбит израильской ракетой.

То есть они первые начали — вводить в заблуждение.