Выставка

Лев Бакст

На выставке очень хотелось понять и почувствовать, не на уровне теоретического знания, а на уровне непосредственных ощущений, чем же сумел пленить Лев Бакст искушенных и утонченных парижан. Желаемые чувства возникли почти сразу, хотя и пришли поначалу с неожиданной стороны, к которой «Русские сезоны» никакого отношения не имели. Сильнейшие впечатления из того, что представлено на выставке, произвели портреты Льва Толстого, Елены Набоковой, княгини Орловой, Александра Коровина, Исаака Левитана, Анны Бенуа, Зинаиды Гиппиус. В них виртуозное мастерство исполнения сочетается с тонким психологизмом, умением художника увидеть и выразить сложность натуры.
Канонический на первый взгляд портрет Льва Толстого, подписанный еще не псевдонимом, а подлинной фамилией Розенберг, притягивает внутренним взглядом, как будто выражающим древнюю истину «во многой мудрости много печали», открывшуюся непосредственным духовным поиском. Этот Лев Толстой совсем не глыба и не «матерый человечище». В нем есть что-то по-детски чистое, может быть, идущее от самого художника. Портрет Зинаиды Гиппиус правильнее было бы назвать «Антон Крайний», настолько точно и тонко в нем выражена именно эта ипостась поэтессы. Образ хорошо соотносится со стилистикой ее стихов, лаконичных, сухих, рассудочных, а с другой стороны, в нем есть двусмысленность игры и прихотливость ума. Другой портрет, другая личность – Елена Набокова. Непроизвольно сразу же ищешь внешнее и внутреннее сходство с сыном и мужем. Портрет камерный, нерепрезентативный, ничто не говорит о том, что перед нами супруга члена Государственной думы, только внутреннее достоинство роднит с Владимиром Дмитриевичем и Владимиром Владимировичем.
На картине «Ужин» веселая непринужденная Анна Бенуа, какой ее нарисовал Бакст, преображается в лукавую, игривую, загадочную незнакомку. Здесь появляется то, что вызвало неприязнь консервативной публики, а затем принесло славу в Париже – новый стиль, в котором чувственность сочетается с декоративностью, локальными цветовыми пятнами, прихотливыми, изгибающимися линиями, текучими формами. Уже в его ранних пейзажах чувствуется, что он знал новейшие тенденции изобразительного искусства и в некоторой степени находился под их влиянием, но разработки цвета и деформации форм его не увлекли. Очевидно, что в основе его таланта – чувство линии и цветового пятна, свойственные классическим живописцам, что особенно наглядно проявляется в его графических работах, иллюстрациях книг, афишах и театральных программках. Но постепенно под влиянием ар нуво, «Мира искусства», ориентализма ясная и строгая классическая линия приобретает причудливые очертания. В странных изгибах фигур, написанных Бакстом, можно увидеть несколько истоков – фигуры гневных божеств индуизма и буддизма, «коленопреклоненный бег» росписей греческих ваз, увлечение спиритуализмом. Все эти влияния Бакст переплавил в талантливую стилизацию.
Если скандал вокруг «Ужина» еще можно понять, то негативная реакция современников художника на портрет Сергея Дягилева с няней совершенно непонятна. Здесь тот же тонкий, сложный, смягченный психологизм, что и в рисунках. Присутствие няни добавляет позитивный момент в восприятие великого антрепренера. В фотографиях Дягилева резче проявляются определенные черты характера.
Отождествить себя с парижанами начала XX века удалось лишь отчасти. Эпизоды видеофильма с современными реконструкциями балетов, эскизы и костюмы дают некоторое представление о «Русских сезонах», но при этом нужна изрядная доля воображения, чтобы представить, что же происходило в Париже 100 лет назад, тем более что и сам Лев Бакст был удивлен неожиданно сильному влиянию на парижан.
В целом сложилось представление о восприимчивой натуре художника, склонной к гармонии. Картине «Древний ужас» можно было бы дать второе название «Олимпийское спокойствие». Гибель Атлантиды кажется мимолетным гневом богов на людей, не вызывающим чувства трагедии. Среди водно-воздушной стихии не сразу заметишь рушащиеся здания и корабли, и до конца сомневаешься, на самом ли деле темные пятна на каменных плитах – толпы людей, бегущих в ужасе к храмам. Архаическая кора на первом плане выражает безмятежный дух вечной гармонии мира.
На выставке представлены также эскизы Бакста из перуанской, индианской, русской серий и ткани, выполненные по ним сейчас. Плавные, извивающиеся органические линии, свойственные модерну, выпрямляются и упрощаются. В 20-е годы декоративно-прикладное творчество Бакста движется от модерна к ар деко.