Москва

Маша Рупасова: о происхождении видов, детском научпопе и самых желанных новогодних подарках

В издательстве «Альпина Паблишер» вышла книга Маши Рупасовой и Станислава Дробышевского «Происхождение человека», и это не стихи! Неожиданно, это научная и очень популярная книга об антропологии для детей. Мы расспросили Машу о том, как, зачем и почему она решила попробовать себя в новом жанре. И не только об этом.

    — Первый, главный, самый важный и сбивающий с ног вопрос: «О чем эта книга?» Нет, мы знаем название «Происхождение человека», но… Для вас она о чем?

    — Для меня эта книга о чуде, о великой тайне появления человека. О том, как несказанно повезло нашему виду. Хотя наше везение заключалось в том, что нам постоянно не везло, условия жизни без конца менялись, а мы изобретали все новые и новые способы адаптации. Я изучала эту тему, и меня подгоняло жгучее любопытство: ну где же, где этот момент, когда зверообразное существо становится человеком? Когда щелкнул волшебный переключатель, и в голове зверя включился свет, и появился человек? 

    Оказалось, момент чудесного превращения растянулся на два с лишним миллиона лет — непредставимая цифра! Тут дня рождения-то ждешь-не дождешься: люди младше десяти лет прекрасно знают, как невообразимо долго тянется бесконечный год. А как осознать миллион лет? Станислав Дробышевский на лекциях показывает фокус собственного изобретения. Выводит на экран здоровенный прямоугольник, состоящий из миллиона серых пикселей. А потом в этом сером безмолвии выделяет желтеньким тысячу лет нашей эры. Потом еще одну. И попробуй эти две тысячи на фоне миллиона разглядеть. 

    То есть человек не по щелчку появился в ожерелье из зубов, нет, лицо человека медленно, тысячелетие за тысячелетием проступало на абсолютно обезьяньей роже. 

    — Маша, вообще-то вы поэт, так? Но, с другой стороны, это не первая ваша работа в прозе. Но, наверное, первая, скажем так, научно-популярная. Почему и как вообще вдруг возникла эта тема?

    — Я поэт, чего греха таить, и написала уже, наверное, десять стихотворных сборников, однако я не знаю ничего более поэтичного, чем появление человеческого существа из животного мрака. Настолько научно-популярная книга у меня первая, хотя я уже пробовала себя в жанре нон-фикшен, и те книжки — о Москве — уже допечатывали. 

    Откуда возникла тема? Меня в принципе интересует, что такое человек, мозг, психика, что такое сознание — вы бы слышали, какие дебаты происходят у нас дома на эти темы. И в какой-то миг мне показалось, что логично проследить человека от самого его начала. Может, думала я, заглянув в первые главы нашего существования, я буду лучше понимать себя и своих современников? 

    — Страшно было начинать?

    — Начинать было страшновато, но это для меня наилучший стимул, чтобы начать. Я люблю, когда мне страшно начинать проект, в моем случае это значит, что ресурс есть, просто напрягаться неохота. 

    — А что проще всего писать: стихи, рассказы или научпоп для детей?

    — Да все писать легко, когда есть вдохновение, наверное, так. У меня, наверное, счастливая творческая конституция: я способна вдохновиться чем угодно, хоть репой, и написать о ней так, словно репа — моя единственная страсть. Я, кстати, и написала, только книжка никак не выйдет. 

    — Дети (ваши или какие-нибудь еще) принимали участие в работе над книжкой?

    — Нет, дети были исключительно равнодушны к моим чаяниям. Но я все равно рассказывала сыну о древних людях, мы смотрели с ним мультики на сайте «Антропогенез.ру», разглядывали черепа и скелеты. 

    — Как вы работали над книгой, откуда брали информацию? (Строго смотрит поверх очков.) Вы вообще кто по профессии?

    — По профессии я учитель русского и литературы, ничего общего с палеоантропологией. Информацию я брала из лекций Дробышевского и Маркова, из их же книг, на английском много читала — и таким образом открыла для себя южноафриканского антрополога, профессора Ли Бергера, ему принадлежат недавние громкие открытия в области антропологии: он нашел останки двух ранее неизвестных видов — хомо наледи и австралопитека седиба. Ни на секунду не забывая, что я всего-навсего учитель русского, а не ученый, я уговорила Дробышевского стать моим научным редактором. Станислав чудовищно занят, но я упирала на то, что дети — цветы жизни, и наша обязанность — ознакомить их с научной картиной мира, которая, между нами говоря, не менее чудесна, чем все сказки народов мира, вместе взятые. 

    — В книжке Маша и Макс ведут блог, и это очень круто. Но как вы вообще относитесь к взрывоопасной теме «Дети и интернет»? Запрещать? Разрешать? Что делать? Куда бежать? И, конечно: умрут бумажные книжки или не умрут? Учить детей читать настоящие, пахнущие краской книги или купить им планшет и перестать беспокоиться?

    — Ну я, если честно, не думаю, что родительские запреты способны что-то существенно изменить. Я подозреваю, что о способах обойти наши запреты мы даже и не узнаем. У нас дома ситуация такая: на гаджетах стоит лимит времени, у сына есть сорок минут: хочешь — играй, хочешь — смотри ютьюб. Также у него стоит ограничение контента, но мы разговариваем об опасной и нежелательной информации, которая рано или поздно попадется сыну на глаза. Жалко лишать его иллюзий, признавая заодно то, что мир, который я представляю его вниманию, совсем не совершенен. Я вместе со всем прогрессивным человечеством робко уповаю на то, что доверительные отношения с детьми нас всех спасут. 

    Детские книжки не умрут, мне кажется, еще долго, а взрослые станут скорее нишевым продуктом, потому что электронные книги гораздо удобнее. А для детей все же нужна бумага, она задает неспешный ритм, она деликатна, осязаема, бумажная книга — это ритуал. 

    — Вы сейчас живете в Канаде, не возникает ли желание стать поэтом-билингвом и начать писать на английском?

    — Нет, мысль такая искушает иногда: сочинять на английском — это способ присвоить язык, обжиться в нем, но желания в итоге не возникает, у меня рабочий график расписан на два года вперед, работа на английском пока не помещается. 

    — Книгу с волшебными зимними стихами мы тоже уже обнюхали и прочитали. Признайтесь честно, вы любите зиму? А Новый год?

    — Я очень люблю зиму и зимнюю сказку, и поземку, и первую порошу, и заснеженный лес. И печенья имбирные, и глинтвейн, и снеговика могу при случае слепить. Я только не люблю, когда зима длится дольше месяца. Новый год люблю очень: елочка, подарки, уют! В нашей семье декабрь — месяц очень уютный, размеренный и неторопливый. 

    — Что бы вы попросили в подарок у Деда Мороза?

    — Ой, у меня много желаний. Я хочу собаку, в идеале — русскую борзую. Еще я хочу в Африку, в ЮАР, посмотреть на колыбель человечества своими глазами. Еще я хочу под елочку организованную поездку в Костенки — это у нас в Воронежской области неолитическая стоянка. 

    — А что пожелали бы найти под елкой нашим читателям? 

    — Я бы пожелала им любопытства, интереса к жизни, любознательности — именно любознательность делает нас людьми. Паучок или мишка косолапый найдут удобное местечко и живут себе спокойно, пока еда не кончится. А человеку в уголке тесно и скучно, ему всегда охота узнать: «А что там за углом? А что в конце улицы? А за горизонтом? А под землей? А на Марсе?» Желаю всем вашим читателям важных вопросов и ответов.