«Хаос ждет свою форму». Что молодые режиссеры думают о будущем российского театра

Артем Томилов

Так вышло, что я помню, как был устроен театральный мир десять лет назад. Воспоминания мои довольно отчетливы, потому что тогда я делал первые работы в театре уже вне студенческой аудитории. Конечно, взгляд мой был субъективен. Возможно, многого я попросту не знал. Но помню, что одной из главных проблем для начинающего в театре человека было найти возможность что-то сделать. Помню фундаментальное понимание ситуации таким: чтобы начать нормально работать, нужно попасть в некую струю «допущенных» к делу, туда, где дали шанс, туда, где театр в принципе возможен; и в плане производства, и в плане концентрации в этом месте зрителей. Короче, не помню, чтобы кипела проектная жизнь или чтобы продажи спектакля зависели от соцсетей. Знаю, что даже высокой степени развитости молодые ребята, в силу своих особенностей характера, могли болтаться без дела, потому что не могли получить старт. Сейчас я вижу совсем другую картину. Совсем другую. Лично в моей оптике тектонический сдвиг уже в активно реализуется, причем он продолжает свое движение. А дальше будет происходить необратимое развитие вещей во всем своем потенциале возможностей, как и бывает в природе.

Возможностей действительно много. Я хочу сказать, скорее, о возможностях начать дело самостоятельно, без необходимости пробиться туда, где тебе будут предоставлены ресурсы для производства искусства, в том числе театральные кассы. Появление разных типов театра, развитие пиар-инфраструктуры в интернете, пользовательских возможностей приобретения билетов, выплеска междисциплинарности в общественное сознание, новой волны молодой интеллектуальности, действительных попыток искать современную драматургию, режиссуру и актерское мастерство, активности в ассимиляции с мировым контекстом, большой энергии постановки профессиональных вопросов — все это и многое другое, повторюсь, не тот мир, который был еще недавно. По истечении какого-то времени волна прокатится дальше, и мы увидим все новые и новые культурные состояния российской действительности, где у нас получится вытравить многие стереотипы о профессии театра, в первую очередь, конечно, в самом сообществе непосредственно причастных. Реальная любовь к делу и развитие института открытых возможностей должны рано или поздно выйти в приоритет сознания театрального человека, где личное всегда адекватно соотносится с общим.

Элина Куликова

Сегодня в искусстве мы парадоксальным образом наблюдаем перемещение всех самых актуальных процессов в область театра. Например, искусствоведы и другие сведущие в современном искусстве люди удивляются, почему все то, что вполне логично должно существовать в зоне совриска (партиципаторность, роботизация, инклюзия — список можно продолжать) находит свое воплощение именно в театре, а не в других областях. Мы видим, что театр каким-то удивительным образом стал самым подходящим инструментом для вскрытия современности, и тем самым закономерно провоцирует все больший интерес. Поэтому будущее мне видится, скорее, вполне благополучным и любопытным, так как, думаю, увлеченность театром в России будет только возрастать, а следовательно — разнообразие его форм и возможностей для работы художников.

Есть отчаянная надежда на то, что театральное образование наконец-то станет этичным и полноценным, и отправившиеся туда люди действительно смогут сформировать там культурный бэкграунд, а не покинуть институт с покалеченной психикой и минимальными знаниями. Также, возможно, очень скоро мысль о том, что для создания спектакля не нужна ни площадка, ни баснословный бюджет, ни чье-то одобрение, наличие профильного образования или выстроенных отношений с большой институцией, станет, наконец, очевидна всем. Единственное, чего всегда будет достаточно, — смелость.

Егор Матвеев

Сдвиг к интеллектуальному, техническому и политическому прогрессу в театре неминуем. Потому что прогресс зависит не от властей и народа России, а от мирового дискурса. Да, стагнирующий реликтовый театр останется навсегда, особенно в России, но с новым театром — это же просто математика: посмотрите на количество авангардных во всех отношениях спектаклей в девяностые, нулевые и сейчас. И, к примеру, оцените мобильные телефоны тогда и сейчас. Здесь работает логика «при Путине мы стали более лучше одеваться» — развитие технологий просто происходит, благодаря или вопреки. Они дают возможности тем, кто может и хочет делать мир, культуру, театр, совриск интереснее и глубже, а затем расширяющийся интернет доносит адресатам их трудов светлые крупицы просвещения. При этом нет сомнений, что те же орудия прогресса используют менее прекраснодушные и умные люди, да и экономика (страны и культуры) основательно в жопе, поэтому молодым, да и вообще никому легко не будет. Зато будет весело.

Андрей Стадников

Будущее российского театра зависит от того, хватит ли у нас сил на реальное веселье. И будем ли мы способны противостоять злу во всех его проявлениях: косности и ограниченности нашего собственного мышления в том числе. Хочется взлететь, но это, с одной стороны, просто, с другой стороны, страшно (пока еще) разбиться.

Катя Бондарь

Российский театр в глубокой коме. Причина не в том, что театр говно или с людьми, делающими театр, что-то не так, а в структуре — иерархической вертикали, которая душит все живое и новое и реплицирует себя из года в год.

Но одновременно с этим формируются другие структуры: независимые площадки, галереи, для которых мультидисциплинарность — это своего рода топливо, где, естественно, бюрократические барьеры типа наличия определенной профессии не имеют места. Эти площадки через систему open call дают возможность художникам высказаться, представить свой проект. Но по сравнению с такой махиной, как российский театр, подобные структуры на данном моменте малочисленны и достаточно быстро исчезают. Однако надежда, что открытых сцен, экспериментальных пространств станет в ближайшее время все больше, есть, и, возможно, это поспособствует созреванию нового зрителя, новой потребности в коллаборациях, нового интереса к технологиям, современного взгляда на происходящее повсеместно. Но кажется, что это будет тотально иная структура, нежели сегодняшний российский театр, возможно, он превратится в музей истории, а на его смену придет современный театр. И в таком театре больше не будет притворств и работ для галочки, и распиливания бюджета под старье и традиции.

Данил Чащин

Я не всегда был лысым. В школьные годы у меня были длинные волосы и серьга в ухе. И когда я подходил к подъезду дома, бабушки на лавке начинали вести со мной педагогические беседы, считая меня то ли геем, то ли наркоманом, а чаще одновременно и тем и другим. Я часто вижу сегодня такие взаимоотношения зрителя (в большей степени провинциального) с современным театром. Когда режиссер пытается найти новый художественный язык, у аудитории это вызывает в лучшем случае недоумение. Современный театр разобщен со зрителем. Создать в провинции экспериментальный спектакль — это как строить Вавилонскую башню. Когда люди проходят мимо афиши спектакля, где осовременена классика, они не говорят: «Кажется, это не мое, я лучше выберу что-то другое». Они говорят: «Вот лучше бы вместо этой афиши режиссера на этом столбе повесили». Директора не рискуют связываться с незнакомыми названиями, потому что их сложно будет потом монетизировать. Все сложнее найти своих и успокоиться.

Но при всем этом в будущее я стараюсь смотреть с надеждой. Я верю, что нам удастся договориться. Мы должны признать, что театральный репертуар обязан быть разным и актуальным. И наша задача делать спектакли не только для людей, которые любят театр, но и для тех, кто его не любит, кто его считает папиным и маминым искусством. Это и есть наш Вавилон, наше небо и наши духовные скрепы. Не единство одинаковых, а единство разных. Возможно, рок-н-ролл мертв, но мы еще нет. И наша задача идти навстречу другу другу. Иначе все рухнет.

Виктория Привалова

Мне кажется, что в дальнейшем искусство станет еще более междисциплинарным. Будут спектакли-выставки, спектакли-кино, спектакли-не спектакли. Театр-3D и театр — социологический опрос. Фильмы, перетекающие в перформансы и клипы, перерастающие в инсталляции. Мультфильмы-акции с театральным представлением внутри. Это и сейчас происходит. Дальше — больше.

Я почти не взаимодействую с институциями и стараюсь сформироваться как свободный художник. Поэтому сложно сказать, что там будет, особенно если я не в курсе, что сейчас есть. В этом смысле я стараюсь быть в отрыве от всех союзов и комьюнити. Наверное, я романтизирую будущее. Но мне кажется, что исчезнут оценки, фестивали, отборы и соревнования за медальки.

Мы будем просто наблюдать, как рождается искусство. Мне непонятен смысл соревнования ни в чем. Я не понимаю, когда категория «о, это талантливо» соседствует рядом с «ну нет, это бездарно». Как вообще это возможно выяснить сейчас?

Да, я понимаю, есть неточные высказывания, жирные и неуместные актерские интонации и вообще неактуальные вещи. Но, может быть, и им нужно быть, чтобы формировать контекст. Конечно, я живу в России, и такое явление, как созерцание, не близко нашему менталитету. Но это то будущее, которого мне бы действительно хотелось.

Антон Оконешников

Классно, что современный театр развивается сегодня в разных, а порой и взаимоисключающих направлениях. Здорово, что в театр пришло много молодых людей, не только из театральных институтов, но и из других профессий. Прекрасно, что за последние 5–7 лет театр стал для широкой аудитории не только развлекательным времяпрепровождением, но и чем-то большим.

А в будущем я хотел бы верить, что российский театр не станет инструментом для реализации личных амбиций, находящихся вне художественных поисков. Пусть театр будет театром.

Максим Карнаухов

Если говорить о будущем театра, то нужно иметь ввиду, что театр бывает разный. И будущее у разного театра — разное (очевидно, но важно).

Сам по себе театр как явление ничего не создает и не открывает. В лучшем случае театр может соответствовать времени или хотя бы стремиться к этому. Поэтому перемены такого театра, что логично, связаны с переменам и тенденциями современной культуры. Все, что мы не можем сегодня назвать актуальным, соответствующим времени театром, вряд ли будет сильно меняться или меняться вообще (для чего об этом думать и говорить?).

Питер Брук говорил, что театр должен быть модным. Я согласен с этим.

Мне хочется думать о будущем того русского театра, который уже делается сегодня молодыми людьми. Теми, кто ходит на современные выставки, находит и читает современную литературу, делает спектакли, опираясь на что-то кроме тех правил, о которых им рассказывали в институте люди, уже давно не понимающие, в какое время они живут и работают.

Сергей Чехов

Мне сейчас сложно рассуждать о будущем российского театра в отрыве от его институциональных проявлений, так как с апреля этого года я вступил в должность режиссера в псковском драматическом театре, пока штатного, но ждём от комитета подтверждения ставки главного режиссера. Я по-прежнему стремлюсь топить за развитие горизонтальных связей, за грибницу, а не за иерархическое дерево. Но на данный момент эта модель настолько теоретическая, эфемерная, что порой становится грустно. При этом выстраивая внутреннюю работу, я все-таки стремлюсь к тому, чтобы формулировать процесс создания спектакля как сотворчество художников, каждый из которых, с одной стороны, занят своим конкретным делом, а с другой стороны, может органично выходить за границы собственной профессии. Не думаю, что хотя бы раз у меня это получилось в реальности. Здесь ещё есть важный ракурс в том, что мыслить рамками одного спектакля становится странным в наше время, и в этом смысле все более интересным становится выход за границы театра в принципе — создание среды. Опять же, не уверен, что среду возможно создать — это, скажем так, природный процесс. Ее можно обнаружить и войти внутрь, не пытаясь переделать, но стремясь исследовать е.

Сейчас я вхожу в очень конкретную систему репертуарного театра, не знаю, как сложатся наши отношения, но на данном этапе мне интересно понять, есть ли возможность переосмысления этой институции изнутри, а главное, нужно ли это вообще? А также понять, что вообще такое «главный режиссер»,  думаю это название тоже требует серьезного переосмысления хотя бы потому, что в нем есть вот это иерархическое «главный». А я не мыслю себя главным в прямом смысле. Так же как у меня есть огромные вопросы к понятиям «мастер», «гуру» и т.п. Очень не хочется вставать на этот путь.

Сейчас я пытаюсь изучить город, что в нем есть, как выйти вместе с театром за границы дома, и как город впустить в этот дом. Вот в этом контексте я все-таки думаю, что будущее театра — это разомкнутые системы. Очень надеюсь, что российский театр способен стать таким.

Клим Козинский

Когда я смотрю в будущее, я не вижу театра. Может, потому что уже сейчас единственно адекватное определение театра — это «хрен пойми, что это вообще такое». Этим театр похож на Россию. Театр умудряется объединять, но при этом не сплющивать вещи. В этом между Россией и театром разница. Это вообще особенное свойство театра. Сколько всего потенциально человека может интересовать, столько и возможностей театра: генетика, одиссея, микрофлора, леса, автострады, электроны, идеологии, боги, пылесосы... Это старт нового театра, но это и финиш театра европейского.

Будущее русского театра определено кармой этой страны: грандиозная, варварская и гипермногослойная. На месте режиссеров или авторов спектаклей я бы думал о том, а как же именно это рассказать. Вот кто сначала решится это рассказывать, будет искать средства, а потом научится это рассказывать, тот и будет в будущем. Хаос ждет свою форму.