«Люди в черном: Интернэшнл»
Станислав Зельвенский, «Афиша-Daily»:
«Намеченный уже в «Торе» дуэт Хемсворта и Томпсон, впрочем, — один из не столь уж многочисленных плюсов этой картины. До химии Смита и Джонса им, конечно, далеко, но что-то в этом есть. Как минимум повод задуматься о стерильной асексуальности сегодняшних блокбастеров: какими бы горячими ни были герои, друг с другом они общаются исключительно в формате комедии про напарников. И на тему отношений либо иронизируют (очередная порция шуток и гэгов про сексуальную привлекательность Хемсворта), либо сокрушаются.
Про Молли нам известно, что она никогда не влюблялась и вообще считает шуры-муры глупостями, мешающими постичь тайны вселенной.
И хотя какие-то движения на этот счет в фильме совершаются, причем с подобающей инверсией ролей (Хемсворт — как бы легкомысленная красотка, а Томпсон, которая при первой встрече едва не свистит ему вслед, — этакий Хамфри Богарт), напрашивающейся развязки не будет: либо жить в XXI веке совсем грустно, либо сценаристы настолько уверены в себе, что уже расписали продолжения».
Алиса Таежная, «The Village»:
«Режиссер классного «Форсажа 8» (да, фильмы с такими цифрами бывают удачными) прекрасно разобрался в мире людей в черном. Здесь есть не только шустрые машины и новые удивительные гаджеты, но и удивительный мир странных существ — бешеная четырехрукая бывшая, сбежавшая борода-инопланетянин, любитель кислотных танцев в форме ждуна, ботинки с зубами, горе-девушка с прилипчивыми щупальцами. А еще шутки про уместность розовых брюк и язвительные комментарии в духе «тонкая черта проходит между клубным стилем и мужской безвкусицей». Если глупости вроде «Валериана и города тысячи планет» не вызывают у вас зевоты, а мохнатые телохранители не кажутся инфантильными, «ЛВЧ» — та легкая радость, на которую стоит выбраться в кино, чтобы вспомнить детство в компании Уилла Смита и Томми Ли Джонса».
Дмитрий Карпюк, «RussoRosso»:
«В фильме есть почти всё, за что поклонники полюбили «Людей в черном» — от забавных инопланетных уродцев и фантастического сверкающего хромом арсенала до бодрого экшна. Проблема тут одна, но довольно серьезная — с главными героями. Когда нагловатый герой Уилла Смита агент Джей хохмил направо и налево, его удачно заземлял ворчливый и усталый агент Кей с бульдожьей мимикой Томми Ли Джонса. Получалась идеальная парочка — молодой и старый напарники из классического полицейского бадди-муви.
У Грея главные герои настолько отчаянно стараются перекомиковать друг друга, что в этом чувствуется натужность.
Поневоле вспоминается другой пример перезапуска популярной франшизы — «Охотники за привидениями» (2016), где большинство гэгов строилось на красоте и глупости персонажа Хемсворта. Здесь он тоже глуповат, что заставляет сомневаться в его профессиональных качествах. Хотя, как выясняется, Эйч может весело выпивать с пришельцами — что ж, тоже полезное умение».
«Боль и слава»
Станислав Зельвенский, «Афиша-Daily»:
«Не нужно обладать особенной проницательностью, чтобы опознать в главном герое — стареющем мадридском режиссере, гее и любителе искусства — 69-летнего Педро Альмодовара, который пока продолжает раз в два-три года стабильно выпускать по фильму, но жалуется на больную спину. И конечно, его альтер эго обязан был сыграть именно Бандерас, которого Альмодовар вывел в люди в 1980-е: это восьмая, что ли, их совместная работа. Для Бандераса — который не всегда, скажем так, выбирает хорошие роли — фильм может оказаться даже важнее, чем для режиссера, напомнив всем, каким превосходным, тонким артистом он может быть при правильном к себе отношении».
Антон Долин, «Медуза»:
«Ранний Альмодовар в 1980-х и начале 1990-х превращал свои фильмы в жизнерадостный и жгучий коктейль из артефактов и отзвуков поп-культуры. Повзрослев, обратился к другим источникам; став классиком, вспомнил о классиках — Теннесси Уильямсе и Пине Бауш, Бунюэле и Хичкоке.
Сегодня он погружается еще глубже, напоминая о том, что недаром критики всегда называли, одобрительно или нет, его фильмы барочными.
Вместе с постоянными и важными соавторами — оператором Хосе Луисом Алькайне и композитором Альберто Иглесиасом — Альмодовар создает многослойные образы, истории внутри историй и картины внутри картин, припадая к истокам испанской культуры — опередившей свою эпоху условной драматургии Кальдерона и необычайно причудливой живописи Веласкеса. В «Боли и славе», как в веласкесовых «Менинах», на групповом портрете заказчиков художник то ли изобразил самого себя, то ли нет, спрятавшись за (кто знает, точным ли?) отражением. И завершил загадку, наверное, самым восхитительным из своих финалов, который настолько хорош, что лучше не портить его пересказом».
Зинаида Пронченко, «Кино-ТВ»:
«Боль и слава — понятия тождественные, без одного не бывает другого, но и преходящие. Увы, любая слава меркнет, но и боли наступает конец. На правах знатного ипохондрика, что десятилетиями искал у себя страшные болезни и, наконец, нашёл, Альмодовар разбирает свою чахнущую плоть на диагнозы: тендинит, остеопороз, грыжа, опухоль. Человек смертен, с годами мир ужимается до нескольких метров/шагов от постели до уборной, да и те нет сил преодолеть в одиночку. Сломленный дух в сломанном теле.
Новый фильм вызывающе физиологичен.
Шрамы, морщины, седина — всё это подано крупным планом. И все эти приметы увядания, о ужас, совсем не блекнут на фоне типичных для режиссёра интерьеров, нарядов, видов вырви глаз. Напротив, они моментально заслоняют собой китчевые красоты. И никакие лабиринты страстей женщин на грани нервного срыва и на высоких каблуках не способны отменить неизбежное: время».
«Рокетмен»
Станислав Зельвенский, «Афиша-Daily»:
«Принципиальное отличие «Рокетмена» от «Рапсодии» — предмет, о котором все говорят в первую очередь, — даже не в мюзикловых номерах и более честном взгляде на сексуальную ориентацию героя, а в том, что герой этот здесь, рядом, выглядывает из-за плеча режиссера. И мы понимаем, что «Рокетмен» — часть промопакета: 72-летний Элтон Джон собрался на покой, в этом году у него выйдет автобиография, проходят прощальные гастроли, вот заодно и фильм. Ну и что, с другой стороны, — даже если все было не так, какая разница. Это меланхоличная, но полная joie de vivre картина, кинематографический аналог одного из тех костюмов с блестками и перьями, которые так любит герой: и в чем ему еще, действительно, выходить на пенсию».
Егор Беликов, «Искусство кино»:
«Категорическая удача — молодой и пока еще чуть смазливый Тэрон Эджертон («Kingsman»), которого сближает с Элтоном что-то большее, чем выпяченная верхняя челюсть (см. «Богемская рапсодия»), и речь не только о нехилом портретном сходстве: он куда сильнее отдается своему герою и его амбивалентности, куда больше секса вкладывает в каждое движение, чем в самые вызывающие моменты — ненастоящий Меркьюри.
Эджертон, по аналогии с Рами Малеком отныне в полном праве претендующий на «Оскар», выдает весь квир, весь кэмп, в самых диких фантасмагорических танцевальных номерах вокруг его тела недвусмысленно извиваются голые мужчины.
Никаких недоговоренностей «Рапсодии», которую Декстер Флетчер, автор этого фильма, доснимал и переснимал: «Рокетмен» наотмашь бьет ханжей по лицу расклешенным рукавом со стразиками».
Егор Москвитин, «Esquire»:
«Если нет эмоций, то не спасет и музыка. А испытать их на «Рокетмене» тем сложнее, чем свежее в памяти «Богемская рапсодия», снятая тем же Декстером Флетчером. В обоих фильмах есть жестокие музыкальные менеджеры. Но в «Богемской рапсодии» у условных злодеев есть внутренний конфликт: они тоже инноваторы, тоже сомневаются, тоже действуют на рынке, который стремительно меняется вместе с эпохой — и эта трансформация отражается на экране. Продюсер Джон Рид из «Рокетмена», сыгранный Ричардом Мэдденом из «Игры престолов», — олицетворение пороков, банальный змей-искуситель, растливший молодой талант и попытавшийся откупиться от жертвы деньгами. Единственный яркий эпизод с его участием — одновременно и страстная, и комичная постельная сцена, которая до российского проката, возможно, не доберется».
«Домино»
Станислав Зельвенский, «Афиша-Daily»:
«Самое обидное, что в паре эпизодов Де Пальма все-таки приоткрывает глаз на несколько секунд, и становится понятно, почему он вообще тут оказался. Джихадисты, более всего озабоченные съемками своих злодеяний (с дронами, эффектными ракурсами и художественным монтажом) и выкладыванием их на ютьюбе, седлают любимого депальмовского конька: кино как убийство и все такое прочее. И на какие-то мгновения — когда шахидка расстреливает красную дорожку голландского кинофестиваля, одновременно снимая на два объектива расстрел и саму себя, или когда Де Пальма пытается поставить в своей классической манере большую сцену во время боя быков (но деньги, очевидно, уже кончились) — «Домино» вдруг оживает. Чтобы потом тут же превратиться обратно в анонимный евробоевик категории «Б», где не затерялся бы артист Александр Невский. Развязка происходит на фоне огромной светящейся надписи «DURA», и прибавить тут, увы, особенно нечего».
Никита Смирнов, «Сеанс»:
«Кульминационная сцена фильма — расстрел красной ковровой дорожки на кинофестивале. Мобильная камера приторочена к стволу штурмовой винтовки. Так с помощью скотча сошлись два значения слова shoot, о которых рассуждал Балабанов в «Войне».
В «Домино» ИГИЛ стреляет в кинематограф.
Расстреливает авторов и звезд, которые манят в темный кинозал. Вместо них — видеоролики прямого действия, снятые тряской камерой или квадрокоптером и залитые в стриминг. И если мысленно убрать кирпичик «ИГИЛ» из фундамента, мы увидим, как Де Пальма сталкивает лбами большой, нерасторопный кинематограф прошлого с мобильной современностью. Она вёрткая, безыскусная и интенсивная. В финале Де Пальма делает единственное, что может — отказывает ей в эффективности, в выполнении своей прямой задачи. Последний теракт в «Домино» — смехотворен именно кинематографически».
Дмитрий Комм, «Masters Journal»:
«Де Пальма не пытается анализировать причины терроризма и объяснять его злодеяния трудным детством или социальной несправедливостью. Зло в фильмах Де Пальмы вообще носит метафизический характер: оно самодостаточно и присутствует в мире как неисправимая данность, а не как результат общественных недостатков.
Политкорректной морали из «Домино» вывести невозможно, а потому приверженцы нового пуританства, по обыкновению, будут поносить Де Пальму за «бессмысленность».
Правда, влиятельный киносайт Роджера Иберта поставил фильму 3,5 звезды из 4 и заявил, что «Де Пальма остаётся одним из бесспорных мастеров по созданию и исполнению моментов чистого кино», но это они по недосмотру допустили какого-то синефила к написанию рецензии. В общем, хотелось бы увидеть полную, режиссёрскую версию «Домино». Хотя старые поклонники Де Пальмы, вроде меня, получат удовольствие и от урезанного варианта. От парящей в воздухе камеры оператора Хосе Луиса Алькайне, снявшего добрую половину фильмов Альмодовара, от музыки старого доброго Пино Донаджо, от цвета, света и формалистских изысков, которые присутствуют, несмотря на все проблемы. Ну а те, кто не любит Де Пальму... какое нам, собственно, дело до этих лузеров?».