«Аквариум» как способ выжить в России

Мария Плешкова / facebook.com/grebenshikov

На неудобном сайте Kroogi новый альбом «Аквариума» появился в пятницу в районе 9 часов вечера. Той же ночью, сидя в редакции, пока сдавался очередной номер «Афиши», я прослушал его раз пять. В субботу я проснулся в три часа дня, включил компьютер, прочитал в фейсбуке много восклицательных сообщений по поводу того, что Путин опять будет баллотироваться в президенты, — и включил «Архангельск» по шестому разу. Возможно, конечно, что это просто так совпало — что между появлением альбома и заявлением президента прошло каких-то пятнадцать часов. А возможно, что и нет. Во всяком случае, я не удивлюсь, если выяснится, что В.Ю.Сурков, с которым БГ, как известно, общается, любимого автора предупредил — и автор, соответственно, подгадал.

Мария Плешкова / facebook.com/grebenshikov

Гений Гребенщикова, помимо много прочего, всегда проявлялся еще и в том, насколько подъемы «Аквариума» соответствовали подъему общественного сознания. Это совершенно не означает, что БГ писал песни про общество и работал на конъюнктуру, — отнюдь; человека, который слишком умен и образован для того, чтобы что-либо сказать прямо, вообще сложно упрекнуть в конъюнктуре, сложнее, чем кого-либо другого из пантеона русского рока («Поезд в огне» все-таки пусть останется в рамках погрешности).

Дело в другом: Гребенщиков как будто и вправду нутром чуял происходящее — и когда начинало трясти, сам трясся; вздрагивал; загорался и гас. В эту условную и, несомненно, притянутую за уши схему совсем не вписывается классический «Аквариум» 1980-х (крайне разнообразный, но удивительно ровный в смысле качества — высшего), зато более-менее вписывается все остальное.

Мария Плешкова / facebook.com/grebenshikov

Вот 1991 год — и «Русский альбом», возможно, вообще высшее, что было в этой сфере кем-либо когда-либо сделано на русском языке. Вот остальные 1990-е — и поиски собственных корней в самых разных областях. Вот «Сестра Хаос» — лучший диск раннего позднего «Аквариума», вышедший аккурат после первых потрясений постъельцинской эпохи («Курск», взрывы домов, вторая чеченская). Вот болотное спокойствие середины нулевых — и соответствующие альбомы, благостный птичий язык и благостный нью-эйджевый поп с редкими проблесками смысла.

Ну и вот теперь — новый виток. Сначала — феноменальная и прекрасная «Лошадь белая», на которой, правда, Гребенщиков разбирался преимущественно с собой и своими отношениями с вечностью (отношения стабильные и гармоничные). И вот теперь — «Архангельск», который вообще уже весь про здесь и сейчас и оно же — везде и всегда. И, конечно, ужасно симптоматично, что вышел он накануне дня, когда окончательно стало понятно: то, что многие приняли за тряску, было просто перестановкой мебели.

aquarium.ru

На поверхностный взгляд «Архангельск» может показаться мошенничеством: всего-то восемь песен плюс одна инструментальная пьеса на двадцать секунд; три вещи и вовсе были опубликованы заранее, почти все остальные регулярно игрались на концертах. Разумеется, Гребенщиков не играет и не поет ничего нового, да и было бы странно, учитывая, что последние пару десятков лет он с завидным постоянством говорит: «Все уже сказано, сказано тысячу раз». Каждая песня тут так или иначе ложится в давно определенный тип: «полурэп о судьбах родины»; «пессимистический регги»; «оптимический регги»; «шутейная заливная акустика с алкогольным подтекстом».

Почти каждая имеет одного или нескольких двойников (самые очевидные — «На ход ноги» и «Гарсон №2»; на других тоже найдутся). Звук — ну что звук; если взглянуть с минимальной дистанции, это все равно та же самая глобалистская блаженная полуакустика с флейточками и мелотронами. Хотя отличия, конечно, есть, и отличия к лучшему: на «Архангельске», как и на «Лошади белой», почти нет этих пластмассовых синтезаторов, определявших саунд группы в нулевых, здесь куда больше энергии и больше воздуха. Ну и вообще — как и другие здешние великие сонграйтеры (будь то Егор Летов или Леонид Федоров), Гребенщиков обладает удивительной способностью раз за разом класть на одни и те же аккорды и отливать в одни и те же рифмы новые смыслы.

Мария Плешкова / facebook.com/grebenshikov

Но все это не главное — а главное то, что эти восемь песен, взятые совокупно, и правда составляют крайне цельное, даже непривычно внятное для позднего Гребенщикова высказывание. Высказывание про то, насколько тяжело и невыносимо жить в России, — и про то, как все-таки можно это принять и понять.

Местами «Архангельск» — это вообще практически философская публицистика. Вот титульная вещь, самое тяжелое сочинение Гребенщикова со времен, наверное, песни «500», громкий, горький и злой номер про консервативную реакцию и разворот на 180° в допетровскую темень: «поздно ждать, когда наступят сдвиги»; «мы выходим по приборам на великую глушь». Вот «Тайный узбек», отвлеченная и одновременно предметная рефлексия про мигрантов и мультикультурализм: «И даже если нам всем запереться в глухую тюрьму, сжечь самолеты, расформировать поезда, это вовсе не помешает ему перебраться из там, где он есть, к нам сюда.

И повторяю, что это не повод рыдать и кричать — все останется точно таким, как все есть». Ну и так далее — из цитат из «Архангельска» правда можно составить крайне убедительную колонку: про эмиграцию («Ты посмотри: там, где нас нет, не видно ни зги, — но если нужно бежать, беги»), про новые технологии как матрицу («ты записан в GPS, теперь беги — не беги, черные птицы будут сужать над тобой круги»), про всевластную индустрию развлечений как другую матрицу — и про то, как обратить ее в свою пользу («А если мы завязнем в болоте и тине, я буду первым, кто крикнет: хэй, водка-мартини!»).

Мария Плешкова / facebook.com/grebenshikov

Самое же важное, что, кажется, есть в «Архангельске», — это драматургия, очень ясный путь от тьмы к свету. От «Архангельска» и «Красной реки» — к «Огню Вавилона» и семиминутной «На ход ноги»; от приговора, который не подлежит обжалованию, — к России вечной, к стратегии ухода, примирения, врастания в землю, которая была, есть и будет, которую не победить. «Мы течем издалека, как Волга, сольемся, разольемся — и, как учила нас матерь-вода, льемся». «Времени нет — и значит, мы больше не ждем». «Остается только чистая вода и скрепляющие тебя провода, остается то, на чем машина дает сбой». И Вавилон не властен над тобой.

Как лучше всего описать, чем отличается Гребенщиков нынешний от Гребенщикова прежнего? Пожалуй что так: если ранний «Аквариум» был про то, что гармония мира не знает границ, и сейчас мы будем пить чай, то поздний — про то, что гармония границы все-таки знает (особенно если это границы РФ), но это вовсе не мешает пить чай. А лучше — водку-мартини.