Спектакль

Акварели тети Кати

Был на премьере, и спектакль произвел действительно хорошее впечатление. Спектакль прекрасный, выражение самых искренних, глубоких и в то же время противоречивых человеческих чувств, действительная картина жизни, любви и разочарования.
Эпизод из воспоминаний когда-то очень знаменитой актрисы соединяет как жудожественные, так и чувствительные стороны действующих лиц.
Простая, бытовая сцена выделяет еще больше превосходное исполнение актеров, реплики которых сплетаются сквозь время, создавая весьма интересное драматургически-повествовательное целое.

Была на спектакле. Увидела Настоящий театр. Театр Людей. Абсолютный интерес и внимание к человеку, к человеческой истории. На мой взгляд - это самое важное сейчас, когда мы все так чудовищно одиноки. Театр не фишек, не высказываний, не претензий на... В конечном счете, это и есть главный интерес художника, да? Человек. Настоящие актерские работы. Я потрясена. У актеров нужно ходить и учиться играть. Серьезная режиссура. Очень крепкая. Мастерская. Её не видно, так и должно быть, но она- во всем! И всё, что должно быть сказано - сказано! Этот спектакль хочется смотреть. И в нем хочется играть. Весь вечер- думала. Было о чем. Большое счастье.

Два действующих лица- мои мама и папа (мама живёт и здравствует по сей день, папа умер в 1990 г.) О точности передачи : по словам родной сестры моей матери , бывшей со мной на премьере: "Так похожа, что страшно становится".О документальности спектакля скажу,что прототипа персонажа я на него не поведу, так как всё представлено без прикрас и семейного мифологизирования. В общем, высокохудожественная реальность !

Елена Волкова

Сталин сказал: «Если она вас любить не будет, вот тогда мне напи́шите» ( о новой пьесе Варвары Фаэр)

На экране сцена из фильма Чиаурели «Падение Берлина» (1949): Наташа Румянцева с трибуны собрания обращается к портрету Сталину: «Для меня было бы величайшим счастьем увидеть его и сказать, что я… [смущаясь, отворачивается от портрета и говорит в зал] Но поскольку это невозможно, я просто скажу: «Да здравствует Сталин!» Девушка явно хотела объясниться в любви к товарищу Сталину, отсюда ее смущение и неловкая замена интимного признания на лозунг во славу вождя.
Экран гаснет, раздается лай собак и мяуканье котов. Сторожевые собаки лагеря? Нет, обычная жилая комната, в центре стол, слева в глубине диван. На сцене пять человек – три женщины и двое мужчин. Они представляют три поколения. Самая молодая из них – Автор пьесы (Наталья Терешкова). Ее отличает естественность и мягкость молодости, а также непосредственность и открытость нового поколения. Она расспрашивает героев о давней истории любви известной актрисы и провинциального актера.
Я полгода назад смотрела в Театр.doc сценическую читку новой пьесы Варвары Фаэр с рабочим названием «Пройдешь сквозь время» (теперь «Последняя любовь Марины Ковалёвой»). Пьеса выросла из интервью с пожилыми актрисами в доме престарелых, где автор встретила советскую кинозвезду 1930-40-х гг. Марину Францевну Ковалёву (1923-2007), получившую в свое время Сталинскую премию за роль Наташи Румянцевой. В разговоре о том, была ли в ее жизни «умопомрачительная яркая там смертоносная любовь», Ковалёва сказала, что «я всегда с очень большим сожалением как-то отмечаю, что вот такой очень большой яркой продолжительной любви, в общем-то и не было, но попытка такая была…»
«Попытка любви» была предпринята в 1960-е гг. в драматическом театре Целинограда (ныне Астана), где завязался любовный треугольник между семьей молодых актеров (Евгений и Нелли) и столичной актрисой-наставницей. В основу пьесы положены реальные беседы Варвары Фаэр с участниками истории, то есть спектакль создавался по законам документального жанра verbatim – визитной карточки Театр.doc.
На Западе в истории жанра лидируют свидетельства участников больших исторических событий и катастроф: террористических актов, войн, наводнений и громких судебных процессов. Швейцарский режиссер Мило Рау создал в Москве свидетельский спектакль «Московские процессы» о трех судах над художниками (выставки «Осторожно, религия!», «Запретное искусство – 2006» и Pussy Riot). В Украине это направление представлено, например, новой документальной драмой Натальи Ворожбит и Андрей Мая «Дневники Майдана». Задача жанра – дать слово участникам событий, проговорить острые проблемы, включить общество в обсуждение горячих, порой табуированных, тем. Документальную драму называют самым демократическим театром, потому что ее авторы особое внимание уделяют простым людям, маргиналам и аутсайдерам, чьи исповеди придают действию подлинность личного переживания.
Варвара Фаэр последнее время развивает камерную кинодокументалистику: она создала цикл фильмов «Больше, чем любовь» о знаменитых семейных парах («Один на всю жизнь» (Нина Гребешкова и Леонид Гайдай), «Отстанут, забудут, и слава Богу!» (Ольга Остроумова и Валентин Гафт), «Свет мой и чужой» о Святославе Рихтере, Нине Дорлиак и Вере Прохоровой. Последний фильм выстроен как диптих двух женских архетипов, «преданной подруги» и «властной жены». Документальная драма о любовном треугольнике получила развитие в новой пьесе Фаэр.
Герои общаются друг с другом сквозь время, причем слово «сквозь» означает как движение во времени, так и существование вне времени: их воспоминания создают сложную оптику событий и напрямую сталкиваются в застывшем пространстве вечности. Возникает эффект потустороннего свидания на небесах. Нет только голоса главного героя-любовника. Но на сцене звучат его стихи: страстные и неумелые, они придают облику Евгения ноту нелепости и отчаяния.
Автору пьесы удалось переплавить документальный материал в художественное целое. В результате получился некий оксюморон - художественный verbatim. Все имена и речи подлинные, в центре – бывшая кинозвезда, а теперь маргинал, «контингент», как называют жителей дома престарелых в фильме Губенко «И жизнь, и слезы, и любовь». Если бы Варвара Фаэр параллельно вывела на экран лица реальных участников любовной драмы, как она это сделала в фильме о Рихтере, то возможно, подлинность событий приобрела больший вес. Но поскольку актеры создают образы реальных людей, то художественность побеждает, дополнительно утверждая себя сквозными метафорами и яркими кадрами из кинофильмов с участием Марины Ковалёвой.
Пограничная природа пьесы ставит вопрос о границах оценочной позиции в драме. Можно ли реального человека выставлять смешным? В излишнем шутовстве, например, обвиняли автора австралийского документального спектакля о доме престарелых Лану Шварц (Lana Schwarcz). В своей пьесе «Дедушка Сол и бабушка Роза» она представила пожилых людей в виде больших кукол, которых озвучивали аудиозаписи их же рассказов. Однако наполненный добродушным юмором, спектакль был очень хорошо принят во многих странах.
Но пьеса Варвары Фаэр не о доме престарелых и не только о любви к мужчине. В ней, как и в «БерлусПутине», образ любимого раздваивается на «маленького человека» и «главу государства», а эротика переплетается с политикой. Глядя на Румянцеву, зардевшуюся (говорящая фамилия!) перед портретом Сталином, я вспомнила, как в «Замке» Кафки женщины Деревни мечтали спать с бюрократами, и лишь дочка сапожника Амалия отвергла «гнусное предложение», чем навлекла проклятие на свою семью. Какова природа политического эроса? Каким образом обожание кумира влияет на любовные отношения? Как любили друг друга те, кто самозабвенно любил Ленина или Сталина? Конечно, о Сталине с замиранием сердца говорит не Ковалёва, а ее персонаж из мифологической картины «Падение Берлина». Но вот реальная Марина Францевна читает свое письмо к любимому Евгению: «Мы не гении, а пример… все равно нужно брать как минимум с Ленина!» А «как максимум» - со Сталина, на которого просто уже не принято ровняться в 1960-70-х? Речь в письме идет о работе актера над собой, о развитии его личности и таланта, но ссылается актриса не на Станиславского, а на вождя пролетариата. Сцену первой близости она описывает почти языком плаката: «Это было в гримерной. Я как-то посчитала, что мы уже свои люди. И так это совершенно без задней мысли. По-дружески, по-товарищески… разделась догола». При этом слово «секс» в беседе произносит только Автор, в советском лексиконе героев такого слова нет.
Для Евгения его возлюбленная – кумир, идеал актрисы, а он для нее – материал, начинающий актер с хорошими данными, из которого можно сделать мастера. Эта «матрица Пигмалиона» напоминает взаимоотношения между советской/постсоветской властью и народом. Лидера боготворят, а он лепит из людской массы народ по образу и подобию своему.
Кумиротворение отрицает реального человека, а потому лишено сострадания к нему. История любовного треугольника рассказывает об уважении-обожании, о страсти и боли разлуки. Но Ковалёва верно определила свой роман как попытку любви. Она, правда, имела в виду незавершенность романа во времени, то, что Евгения «забрала» у нее жена, но любовь эта оказалась неполной и по иной причине – в ней не было ни сострадания, ни ответственности, ни, тем более, самопожертвования. Любовь-caritas оказалась недоступной ни одному из героев пьесы: они с легкостью низвергают своего кумира, готовы к доносу, бросают друг друга в старости и болезни. Обе женщины без каких-либо сомнений оставляют Евгения после инсульта угасать в одиночестве. Сама Ковалёва после нескольких браков, воспитав троих детей, заканчивает жизнь в приюте.
На сцене разворачивается социально-психологическая драма о невозможности любви в ее собственно человеческом понимании – как заботы, помощи в беде. Жизнь в отсутствие сострадания. Чувство притягивает людей, пробуждает их эрос, пьянит эйфорией, объединяет в сотворчестве, но оно не в силах преодолеть какой-то примитивной бесчеловечности, глухого равнодушия к чужой боли. Этот парадокс равнодушной любви легко проецируется на общество в целом, с его брошенными сиротами и стариками, инвалидами и ветеранами.
Пьеса по-чеховски иронична – в том смысле, в котором Чехов отваживался высмеивать любовь и смерть. Провинциальный актер Евгений, в доме которого не было ни одной книги, напоминает Душечку: он безлик и бесцветен как эхо. Гендерные роли явно перевернуты: две волевые женщины играют и управляют слабым мужчиной. «Забирай его!» - кричит одна. И вторая его забирает, подобно тому, как женщину словно вещь «отдают» и «берут» замуж, или как она сама «отдается» мужчине. Феминистский характер пьесы раскрывается в мотиве мужской инфантильности, что может вызвать недовольство «сильного пола». При обсуждении работы главный режиссер Театр.doc Михаил Угаров критиковал недостаточность и поверхностность главного героя, советовал показать его внутреннюю драму, а не выставлять в откровенно шутовском виде.
Актеры пока в процессе работы над ролью, но уже видно, что каждый из них органично вписывается в свой типаж и в стиль документального свидетельства. Аля Никулина (Марина Францевна) создает образ типичной представительницы советской культуры, интеллигентной внешности и внутренней жесткости, напоминающей усталую Гурмыжскую из «Леса» Островского. Елена Лямина (Нелли) рублеными фразами ведет рассказ деловой женщины, выросшей из советских администаторов («Люблю руководить!»). Максим Битюков (Евгений) изумительно сыграл восторженного большого мальчика, льнущего к «мамке»-возлюбленной. Его глаза, полные обожания, сразу вызвали смех у зрителей. У него мало слов и непростая задача – мимикой лица передать любовную драму. Валерий Громовиков (Агранович, первый муж Ковалёвой) контрапунктом бросает иронические фразы и смотрит скептически, свысока. У него роль мудрого еврея, скрывающего боль брошенного мужа под маской беспечности.

Рабочее название пьесы «Пройдешь сквозь время» обещало зрителю путешествие в другую эпоху. Дистанция у каждого будет своя. Молодые зрители удивятся экзотическим кадрам из неизвестных им советских фильмов, которые перенесут их на 70-80 лет назад. Более зрелая аудитория узнает хорошо знакомые типажи «деятелей советской культуры». Как минимум три временных пласта – сталинский военный, хрущевский целинный и путинский потребительский – столкнутся в любовных переживаниях героев, а Сталина в эротических мечтах героини 40-х сменит «серьезный мужчина» из рекламы пива, с которым Ковалёва с удовольствием бы познакомилась в 2000-х. И только самое старшее поколение (или хорошо образованный зритель) вздрогнет от романтической казалось бы сцены из «Падения Берлина», в которой сталевар Андрей Иванов (Борис Андреев) рассказывает Наташе Румянцевой (Ковалёва), что лично встречался с товарищем Сталиным. Наташа вспыхнет, словно речь идет о ее тайной любви: «А он что?», тогда Иванов доверит ей наказ отца всех народов: «Любите ее, и она вас любить будет. <…> А если она вас любить не будет, вот тогда мне напи́шите…».
Если посмотреть на сюжет пьесы сквозь эти слова Сталина, то перед нами может открыться совсем другая история. Какие страхи и травмы жили в душе героев? Что сковало их любовь? О чем они могли умолчать в интервью? Остается тревожное ощущение тайны и недосказанности.

В минувший четверг прошёл предпремьерный показ. Несколько лет назад автор и режиссёр Варвара Фаэр уже представляла эту работу, точнее, эскиз спектакля - и тоже в ДОКе. Новая версия - более короткая, но объёмная, атмосферная и точная по интонациям. В основе - вербатим: интервью с актрисой советского кино Мариной Ковалёвой, сыгравшей в "Тимуре и его команде", "Коньке-Горбунке", "Падении Берлина". Ковалёва очень искренне и просто рассказывает о своём романе с актёром значительно моложе её, о странности и прихотливости театральных интриг, о судьбе, подарившей беззаконную радость поздней любви к чужому мужу. Слова Ковалёвой комментируют близко знавшие её люди - герой-любовник, его жена-разлучница, первый муж Марины. Документальный материал, вложенный в формат то ли мыльной оперы, то ли женского романа, даёт удивительный эффект узнавания: условность жанра опровергается максимальной достоверностью содержания, авторская ирония размыта ностальгией, а степень зрительского сочувствия столь же высока, как любовь зрителей прошлого к своим кумирам экрана.

Марину Королёву играет Аля Никулина - актриса старой театральной школы, легко и органично вошедшая в доковское подвальное пространство. Играет мудро и негромко, настраивая по себе партнеров и весь музыкальный тон, всю ритмику действия. И эта работа, и сам спектакль так сильно отличаются от тех надежд, которые политически ориентированная часть публики связывает сегодня с Театром.doc, что настоящим театралам остаётся дождаться начала нового сезона и бежать на "Последнюю любовь Марины Ковалёвой" - как бежали их дедушки-бабушки на фильмы, где играла советская кинозвезда.