Спектакль

Вишневый сад

Режиссер: Олег Жюгжда (Беларусь)
Художник:Валерий Рачковский (Беларусь)
Музыка: Богдан Шчепаньский (Польша)

Эксцентричная дама средних лет с набеленным лицом в обрамлении огненного «каре», во фрачном костюме и цилиндре изредка бросает свои реплики в зал и фразы ее звучат как удар хлыста. Женщина, не знающая ни кто она, ни откуда, ни сколько ей лет, обладающая к тому же немалой долей андрогинности – Ее Величество Экзистенциальное Одиночество – только самим своим присутствием (или даже ощущением присутствия) она без слов комментирует сущность происходящего, поддерживает атмосферу смешения юмора и грусти.
В таком образе конферансье кабаре начала ХХ века предстаёт зрителям гувернантка Шарлотта в спектакле «Вишнёвый сад» режиссёра Олега Жюгжды и художника Валерия Рачковского, премьера которого состоялась 29 февраля 2008г. в Мытищинском театре кукол «Огниво».

Манящий свет огней ночной жизни, гирлянды лампочек на арочной конструкции, напоминающей подножье Эйфелевой башни, будут вспыхивать не раз на протяжении действия. Но без подсветки портал сцены кабаре представляет собой мрачное задымленное перекрытие над незримыми железнодорожными путями. Из этого проёма в глубине основной сцены в числе шумной компании персонажей встречающих и прибывающих из Парижа выходят кукловоды Раневской (З. а. России Наталья Котлярова) и Гаева (З.а. Моск. обл. Алексей Евдокимов), которые держат в руках чемоданы-футляры со своими куклами.

Главная идея бонсая «через малое видеть великое» воспринимается здесь не только в переносном значении. Зрители в прямом смысле этого выражения смотрят спектакль «через призму» карликовой вишни. Смена крон на деревце позволяет с реалистической дотошностью передать весь цикл её природных изменений: от весеннего цветения до увядания осенью. Искусственная вишня, попадая в среду условности, начинает исполнять (отражать) качества живого растения. Имитация вишни оживает, становится предметом созерцания, зримым источником цветовых созвучий и настроений.

Колористическая тема постановки – превращение юношеских радостей в горечь потерь, оптимистичности в безнадежную отягощенность ошибками прошлого, легкомысленности в страсть – выражена цветами вишнёвого сада. Одухотворенный сад наделяет душой Раневскую и Аню, которые по сути – половинки одного образа, впитавшего в себя всю полноту его цветовой символики. Кукла матери в костюме цвета переспелой вишни, привносит драматизм в общую картину, а дочка, словно цветущая вишенка, в нежно-зеленом платьице с белым кружевом, оживляет все вокруг будто солнечный зайчик, она – утраченная чистота Любови Андреевны.

Всех слуг, в том числе и Лопахина (Сергей Котарев), который, несмотря на все свои старания, так и не был признан за человека высшего сословия, играют актеры «живым» планом. Только Фирс – марионетка, он уже почти не «в этом мире», потому и решается не «по-бытовому». Остальные персонажи – планшетные куклы, высота которых как будто зависит от того, к кому они ближе по возрасту и внутреннему состоянию, к маленькой Ане или Раневской, кукла которой почти человеческого роста. Соотношение же размеров самих матери и дочки продиктовали их цветовые пятна согласно живописному принципу. Вишневый и нежно-зелёный представлены в таком количестве, чтобы их сочетание выглядело уравновешенным. Проще говоря, кукла Ани маленькая не только из-за акцентирования детскости её образа, но и потому, что цветовое пятно Ани не может быть больше, чем оно есть, дабы не нарушить гармонию пропорции с цветом Раневской.

Один Трофимов соразмерен Ане и оба они – под стать бонсай вишне. В моменты, когда эта парочка резвиться возле деревца, всеобъемлющий символ – модель вишнёвого сада предстаёт перед зрителем милым идиллическим пейзажем. Планшетная кукла студента обладает качествами петрушки и ищет места их реализации. Для Пети Трофимова весь мир «под рукой», он свободно и юрко перемещается по всему сценическому пространству. Трибуной для его вещаний становиться то знаменитый шкаф, «служащий идеалам добра и справедливости», то карман плаща своего кукловода. Любовь Андреевну не отпускает Прошлое, невидимая магнетическая сила тянет её назад, туда, где чернеет зеркало сцены кабаре. Кульминация этой темы – танго Раневской, танец куклы с несколькими мужчинами. Ареал обитания Гаева находиться поближе к скамеечке напротив бонсая, откуда удобнее всего предаваться пространным размышлениям.

Кажется, что чем крупнее кукла, тем большей клаустрофобией страдает её персонаж. Царит неустроенность, обитатели дома лавируют между чемоданами, мебелью и ромбическим подиумом, на переднем углу которого композиционно – в равновесии и центре сцены, маленький Фирс (З. а. России Станислав Железкин) невесомо перемещается с трогательной марионеточной пластикой около соразмерных ему стульчиков. Старый лакей единственный из персонажей, кто живет в ладу с миром, он на своем месте – в доме, где всё рядом – одинаковые по величине поднос с приборами для кофе и кладбищенские кресты. Фирс – душа усадьбы, ее стержень. Когда господа продают и покидают имение, нити, которые порождают зыбкие жесты старичка, слабнут, исчезает вертикаль, создаваемая ими – ставиться точка в жизни усадьбы.

Иностранка Шарлотта (З.а. Моск. обл. Ирина Шаламова), имеющая небольшое количество реплик (пьеса поставлена практически без изменений в тексте, несмотря на кукольный формат), уступая первенство немногословности разве что персонажу-вишне, тем не менее, обретает в спектакле неожиданную смыслообразующую значимость. На первый взгляд, возможно, это не столь очевидно, поскольку чеховский ход событий в постановке нисколько не нарушен, и Шарлотта появляется на сцене в основном в предписанные ей моменты, но весь вид её и манеры говорят о наличии у гувернантки дополнительной роли. Шарлотта-конферансье подчеркивает разобщенность чеховских персонажей и одновременно является их связующим звеном в контексте всего представления.

Чехов писал о людях, подмечая абсурдность человеческой жизни. Но даже самые несимпатичные его персонажи вызывают сочувствие, потому что их существование не бесцельно. Только почувствовать эту метафизическую плоскость за бытовыми взаимоотношениями можно через ощущение одушевленности неживых предметов и гармонию структуры чеховских произведений. Олегу Жюгжде и Валерию Рачковскому удалось передать эту неуловимую связь между обыденным течением жизни и ее подтекстом и поставить вопрос о том, что из них очевиднее.

Если позволить себе такую странную фантазию как сжатие постановки до ее первоэлементов, то на сцене, скорее всего, останется портал кабаре с подсветкой, прямоугольный подиум, стоящий под углом к зрительному залу, бонсай вишня, переживающая все поры года на тумбе, и Шарлотта. Кабаре как вместилище для тяжелых грехов Прошлого, ромб – неустойчивая фигура, временная сцена для Настоящего, и вишневое деревце, вечно обновляющееся чистотой, – проявление божественного, тогда как гувернантка-конферансье – олицетворение другой невидимой силы. Эта дама с тростью очень любит представлять разные фокусы, тасуя колоду человеческих судеб.