Спектакль

Гамлет

Жили в Питере три парня, вместе учились в театральном институте. Когда учились, про них говорили: готовый театр. Окончив, пытались открыть свой театр — за Мариинкой, на Крюковом канале. Не вышло — пришли в чужой. Вместе с другими парнями со своего курса, с режиссером, который учился на параллельном, и художником, выпустившимся на год раньше. Потом одного из них позвали в сериал, и когда пришлось выбирать, театр или ТВ, он ушел, хлопнув дверью.

Если не знать этой истории, то не понять, почему Гамлета в Художественном театре играет Михаил Трухин. Петербуржец, восемь лет оттрубивший капитаном милиции в ментовском сериале, не слишком известный, не слишком красивый человек, у которого с лихвой нервности, но вот голоса для мхатовского зала не хватает. Трухин — это тот, что когда-то хлопнул дверью. Когда-то он играл Войцека, и у зрителей сердце ныло от жалости к бедолаге, над которым так измываются. Ему сам бог велел играть князя Мышкина, но «Идиота», как и «Гамлета», которых они тогда придумывали, так и не состоялось.

Режиссера Юрия Бутусова пригласил в Москву Константин Райкин, и он ставил в «Сатириконе», потом в «Табакерке». Михаила Пореченкова и Константина Хабенского в Москву пригласил Олег Табаков, и они уже два года как приняты в труппу МХТ, сыграв в «Утиной охоте» и «Белой гвардии». Когда Бутусов принял приглашение Табакова ставить там же, он взялся именно за «Гамлета», который не получился дома. И на главную роль пригласил Трухина. Не ради спектакля, как видится после премьеры, — ради былой компании.

Бутусов вообще очень сентиментальный человек. Мужская дружба, общая молодость, обеты верности для него, кажется, вещи святые. Достаточно вспомнить одну из самых душераздирающих сцен, которую он сочинил для ионесковского «Макбетта», — как дурачились друзья детства Банко и Макбетт, один из которых вскоре погибнет от руки другого. Достаточно вспомнить, как Бутусов собрал всю компанию, когда все уже разбежались кто куда, чтобы сыграть «Смерть Тарелкина» — пьесу, где даже женские роли играли все свои. Будь его воля, он бы и вовсе обходился без актрис, жаль только мало таких пьес. Есть «В ожидании Годо» — так с этой пьесы их театр и начинался. Хабенский играл Эстрагона, Трухин — Владимира, Пореченков — Поццо.

В «Гамлете» они же — в тулупах, с рогатинами в руках — крадутся по завьюженной пустыне между туго натянутых веревок с нанизанными банками, шума которых пугаются дикие звери (художник все тот же — Александр Шишкин). Здесь они стражники, которым однажды ночью вместо волков попался на глаза оживший мертвец. Минуту спустя они сбросят тулупы и окажутся в вечерних костюмах по случаю торжественного ужина: из дальних краев домой вернулся Гамлет. С этого момента Трухин — Гамлет, Пореченков — Полоний, Хабенский — Клавдий, злодейством завладевший гамлетовским престолом. И с этого момента уследить за ходом режиссерской мысли довольно сложно. Для каждой сцены сочинено зрелище, аттракцион, сильнодействующее средство, одинаково уместное что в «Гамлете», что и в любой другой пьесе. Аттракционов с перебором, спектакль захлебывается в аттракционах, они, как те банки на веревке, гремят, не давая сосредоточиться и понять, что ж там на сцене происходит: почему Офелия двоится у Гамлета в глазах (Офелию-тинейджера играет Ольга Литвинова, вертихвостку — Мария Зорина); почему у Гертруды отрезали полтекста, так что Марине Голуб приходится только скорбно глядеть исподлобья и разок сладострастно хохотнуть, догоняя брезгливо уворачивающегося новенького супруга. Порой все похоже вообще на чистый цирк: вертятся на тросточках котелки, Клавдий залепляет Гамлету тортом в морду, подмигивает залу, поминутно срывая аплодисменты, коверный — Полоний. И к чему это все — не слишком понятно, пока не проявляется сама история, чуть не потонувшая под толстым слоем аттракционов, очень простая и стопроцентно внятная. И эта история не дворцовая, а, что будет вернее, дворовая. Про то, что жили три ровесника — Гамлет, Клавдий и Полоний. В детстве, наверное, были друзьями. Потом один уехал учиться. Другой остался дома, убил — и стал коноводить при дворе, а третий стал его правой рукой. В конце концов — это история о том, как люди одной крови делают трагически разный выбор.

Когда Бутусов ставил в Петербурге мудреные абсурдистские пьесы, ему ставили в заслугу то, что он умеет рассказать через них простые человеческие истории. Когда, переехав в Москву, он замахнулся на Шекспира, прежние заслуги поставили ему в вину: мол, переводя Шекспира в человеческий масштаб, он играет на понижение. По-видимому, стесняясь собственной прямолинейности, Бутусов и прячет свои простые истории под каскадами театральных фокусов — даже когда они лихо придуманы, от них вскоре начинает мельтешить в глазах. Думаю, Бутусову стоило бы расслабиться: кому щи жидки, кому жемчуг мелок. Ну да, его «Гамлет» не вселенского масштаба трагедия, но и не щи, это точно.