Спектакль

Белая овца

Сюжетным стержнем "Белой овцы" в постановке Михаила Левитина стала повесть Хармса "Старуха". Но историю о старухе, нахально вломившейся к одинокому Писателю, чтобы, умерев в его комнате, доставить литератору массу хлопот, Левитин переплетает с диалогом из рассказа "Помеха". "Пронин сказал: - У вас очень красивые чулки... Ирина Мазер сказала: - У меня очень толстые ноги. А в бедрах я очень широкая. - Покажите, - сказал Пронин. - Нельзя, - сказала Ирина, - я без панталон..." Разговор, по Хармсу, обрывается стуком: помехой любви становится приход энкавэдэшников. Режиссер повторяет диалог трижды, Ю.Беляев и И.Богданова играют его с невероятным эмоциональным напряжением, однако и любовь под гнетом НКВД темой спектакля тоже не является. Сводя рассказ и повесть в один сюжет, Левитин придает ему зловещий оттенок: выясняется, что огромная мертвая старуха и нежнейшая Ирина Мазер (обеих играет Ирина Богданова) - две ипостаси одного создания. Но и эту, фрейдистскую, тему режиссер бросает, едва наметив. Такая непоследовательность инсценировки продиктовала режиссеру наивные сценические решения: вокруг Автора, изображая хоровод его мыслей, вьются кордебалетом четверо актеров, разыгрывают сценки, читают стихи, распевают их вместе с пионерами: "...кругом земля, над нами Бог в кругу святых, а выше - белая овца..." У Хармса герои тоскуют по белой овце, как герои Чехова - по лучшей жизни. И Левитин (пойдя путем прямой иллюстративности) спускает с колосников ребенка в белом кудрявом парике. Но обериутский символ Хармса буквальному воплощению не поддается, отчего и стремление Левитина показать обериутство как естественную форму творческого дыхания в безвоздушном пространстве 30-х годов смотрится наивной сентиментальностью.