Спектакль

Вишневый сад

Начинается спектакль замечательно, актеры при помощи брусочков и занятных механизмов изображают прибытие поезда . Вот после этого момента и надо тихо встать и уходить со спектакле, далее будет все хуже и хуже, мысли о том за чем я сюда пришел, почему не ушел, а если удастся досидеть до антракта, то сможете полюбоваться и двумя совершенно голыми чеховскими героями.Что было во втором акте увы рассказать не смогу, но думаю, что что то не менее забавное. В ШДИ без опаски ныне можно ходить лишь на спектакли Крымова.

Чехова адски сложно ставить на театральной сцене, потому что очень часто сцена безжалостно «съедает» невесомую иронию чеховского языка, его настолько воздушную лиричность, когда кажется, то ли она есть, то ли нет, но всё-таки есть. У Чехова удивительный язык с особым ритмом, звукорядом, невидимым подстрочником. В театре же, когда ставят его пьесы, то часто эти тончайше прорисованные эмоции огрубевают, становятся заземлёнными, бытовыми, звучат громче и пафоснее, а ведь над чеховскими текстами читатель плывёт высоко и насладительно, как чайка над вишневыми садами, простите за выспренную фигуру речи.

Театр Школа Драматического Искусства - новое для меня театральное пространство и, конечно, нельзя не отметить его архитектурную необычность: стеклянный потолок, через который видно голубое дневное или синее ночное небо. Белые стены, картины, скульптуры, мостики-переходы на второй этаж, три зала: «Манеж», «Глобус» и «Тау-зал». Элегантный театр, с большим вкусом оформлен, стильный дизайн. И совсем уж необычная сцена в зале «Манеж», где мы смотрим спектакль, чудится мне здесь греческий амфитеатр, несмотря на обилие дерева.

Итак, Игорь Яцко взялся за «Вишневый сад».
Не побоялся! - и надо признать, получилось у него превосходно.
Каким-то образом добавил в пьесу динамики, темпа, использовал возможности нестандартного театрального помещения, немного похулиганил, ну, а почему бы и нет.
Что же отличает эту постановку от множества других?
Подчёркнутое равенство всех героев. Сейчас объясню, что под этим понимаю.
Не поняла, какой именно приём использовал режиссёр, но происходящее на сцене воспринимаешь несколько отвлеченно. И здесь идёт речь не об отсутствии интереса, а об отстранённости, дистанционировании от времени, в котором живут герои, что позволяет, как бы несколько приподняться над происходящим на сцене в целом.
Господа, старый слуга, студент и все остальные – какая разница кто они, на каких ступенях социальной лестницы находятся, если впереди уже маячит страшное революционное время?
Не зря, внезапно, невесть откуда появившийся одноглазый и точно не чеховский матрос в кожаном чекистском плаще на велосипеде делает предупреждающие круги по сцене. Не зря в начале спектакля страшно гудит паровоз. В пьесе на нём приезжает барыня Любовь Андреевна Раневская «из Парижа», но у зрителя остаётся странное и тянущее ощущение, что невидимый локомотив неумолимо только что нёсся прямо на тебя.

В этом необычном ракурсе, когда уже знаешь, предвидишь будущее героев, сильно обесценивается материальный аспект, из-за которого так сильно переживают и огорчаются герои пьесы. В принципе уже без разницы вырубят ли вишневый сад, снесут ли старый дом с невидимыми призраками прежде обитавших здесь жильцов, если совсем скоро живых людей поднимет и разметает в разные стороны волна страшных перемен.

Глубокого сочувствия к героям не испытываешь, в спектакле ты, как кастанедовский наблюдатель, и это очень странное ощущение, потому что всегда, помню, хотелось назначить кого-то бедненьким и пожалеть, например Раневскую – сын Гриша утоп, муж умер, любовник разорил, или Варю – старую деву, или Аню – глупое молодое создание, или Петю – плешивого неудачника, или пустослова Гаева. За героями внимательно наблюдаешь, фиксируешь интонации, поведение, слова, которые они говорят вслух и даже, как будто, слышишь их монологи, произносимые беззвучно.
Половина из этих людей есть своего рода вырожденцы, те, которых скоро будут любыми способами изгонять из страны или уничтожать. Кто-то – приспособленцы. Пройдёт совсем немного времени, и они займут освободившиеся места «выбывших господ» и поднимутся по социальной лестнице.

Существуя на спектакле в наблюденческом статусе, отчётливо видна цельная картина, рисунок фатума. Не зря судьба выталкивает Раневскую из России, лишает её родного дома, любимого вишневого сада. Всё это «горе» лишь своеобразные игры её ангелов-хранителей. Но, с другой стороны, безусловно, нельзя не поражаться беспечности Любови Андреевны, сознательной пассивности. Страстное желание чуда трёх заветных карт «тройка-семерка-туз», чтобы, не предпринимая лишних усилий, быстрее забыть о проблеме или бесконечно долго её обговаривать, обсуждать, не делая в сущности ни одного реального шага для решения жизненно важного вопроса. Опять она сбегает от проблем – в Париж! Из Парижа в деревню, из деревни обратно в Париж!
Её обращения к дочери или к камню, одинаково эмоциональны, театральны, как будто перенесены со страниц сентиментальных романов. Что в сущности её интересует, что по-настоящему ей нужно? Чтобы оставили в покое и дали денег? С кем она разговаривает, когда разговаривает с людьми? С собой? Слышит ли она своих собеседников? «Твоя душа такая добрая», говорят избалованной эгоистичной барыне, которая, бросая детей на произвол судьбы, брата, старого преданного слугу, назанимав денег у Лопахина, опять уезжает! Людмила Дребнева – прекрасна в роли Раневской. Она ушла от шаблонного изображения Любови Андреевны как натуры сугубо возвышенной, кокетливо непрактичной, парадоксальной, и, наоборот, хорошо заземлила её, обнажив в характере искусно запрятанную расчётливость, театральное позёрство.

Лопахина вроде как принято считать расчётливым и бездушным, но - если посмотреть на мотивы, которые им движут под другим углом, в ином ракурсе, то предстанет совсем иная картина. Бывший крепостной раб, предки которого жили в навозе и были биты господской плетью, и вот, благодаря железной хватке, изобретательному уму он, Лопахин Ермолай сын такого-то, уже миллионщик, уже его принимают в господском доме, уже на его деньги живёт Раневская, уже на него влюблёнными глазами смотрит дочь барыни! Чистый Фрейд!
Как хороша пауза в сцене объяснения Лопахина с Варей. Опять же, в его расположении к Варе была спрятана ухмылка Зигмунда Фрейда – а вот ты, крестьянский сын, можешь жениться на своей барыньке, но, когда призрак Фрейда испарился, и подкорковое желание обладать имением и стать господином над собственными господами, наконец-то, исполнилось, то и необходимость в женитьбе исчезла. Зачем ему, такому деятельному, расчетливому, неромантичному купцу лишние сантименты и, в сущности, нелюбимая жена.
Лопахин в спектакле – огонь! Его шикарно играет Олег Малахов.

Необычна трактовка образа Фирса, здесь зрителей ожидает сюрприз. Фирс в исполнении Олега Охотниченко весьма харизматичен. Очень сильную эмоцию получаешь от всем известной финальной сцены «забыли Фирса», и когда он появляется в детской куцей цигейковой шубейке с варежками на резинке, да ещё и улыбается, по-стариковски не понимая, что его ждёт, накатывает чувство жалости, острое ощущения несправедливости, ведь оставить старика, что оставить ребёнка! Даже у Чехова эта сцена не так пронзительна, какой она получилась в этом спектакле.

И Петя блеснул. Плешивый студент Петя, «неудачник», в спектакле вовсе не такой уж и несимпатичный. К тому же всё в мире переменчиво, и бедный никому не нужный Петя, сильный не в учебе, а в ораторском искусстве демагогии на обобщённые темы, особенно на тему светлого будущего, имеет хорошо предсказуемую явственную перспективу в этом самом будущем. Подобные ему фигуры на броневичках, на балконах, на постаментах памятников скоро, совсем скоро, будут цветисто обещать народу «вишневые сады и булки мира». Петя вполне себе энергичен и сексапилен, обвинения Раневской в том, что ему пора в тридцать-то лет иметь увлечение, опровергаются красивой эротической сценой свидания Пети и Ани на берегу реки. Фёдор Леонов в роли Пети Трофимова просто находка для спектакля.

Чтобы я аккуратно вырезала ножницами из спектакля, так это интимные сцены между горничной Дуняшей (Дарья Рублева) и лакеем Яшей (Роман Долгушин). И дело вовсе не в эротической подоплёке, хотя она (признаюсь) сильно смущает (изнасилование всё же не шутки), просто спектакль довольно длинный, более трёх часов, и эти сцены, сбивают скорость, ритм, тяжело замедляют и выбивают из медитативного созерцания. К тому же Дуняша и Яша - герои настолько не главные, что по большому счету особенно неинтересна их личная жизнь, достаточно было ограничиться намёками.

Игорь Яцко играет Леонида Андреевича Гаева, брата Раневской, картёжника, плывущего по течению реки под названием «жизнь». Настоящий барин! Очень похожи с сестрой ватностью ума, когда речь заходит о решительных необходимых жёстких действиях для спасения сада. Предпринимает массу усилий для получения ничтожных сумм, которые явно не спасут бедственного положения. Пустомеля, пустобрех - говорит много, как льёт воду на мельницу.
Любитель театральных поз и монологов. В классической сцене обращения к шкафу, сей дубовый огромный предмет к нему подвезут на колёсиках, Гаев выскажет всё, что нужно по Чехову, и шкаф увезут. Такой небольшой, но яркий штрих к портрету Гаева – сказать о чём-то, получить свою порцию аплодисментов и тут же моментально забыть.
Мне очень нравится Игорь Яцко, я получила большое удовольствие от его актёрской игры.

Актёры очень интересно используют интерактивные приёмчики, задействуя зрителей, предлагая освежиться сельтерской и бокалом шампанского.

Станиславский писал, что Чехов долго не мог определиться с названием пьесы. ВИшневый сад или ВишнЁвый? Такую огромную роль для него играло ударение, интонация, от чего зависел смысл.
В Театре Школа Драматического искусства в спектакле «Вишневый сад» поставлено верное ударение. Не скажу какое. Приходите и узнаете.

(с) https://pamsik.livejournal.com/223450.html

Вишневый сад. Школа драматического искусства. 12.05.2018.

Уж сколько я видела инсценировок последней пьесы Чехова...
И каждый раз Епиходов ломает кий, Петя падает с лестницы, Гаев ведет беседы с «многоуважаемым шкафом», Раневская рвет телеграммы из Парижа, Шарлотта показывает фокусы... Всё то же самое, но и — совсем иное.

За исключением постановок, на которых было до зевоты скучно, переведенная на сцену пьеса раз за разом дает мощнейший толчок для переживаний (сопереживаний) и размышлений... и каждый раз сопереживаешь и размышляешь в совершенно новом для себя направлении.

Спектакль в ШДИ, который понравился и мне, и другим зрителям (прислушалась к разговорам на выходе из зала), я, тем не менее, не смогла собрать во что-что единое.
Он для меня — как яркие бусины характеров и слов, нанизанные на нитку чеховского сюжета.

Тут и старое с новым, которое никак не могут ужиться в одном времени и пространстве (при этом новое готово к диалогу, но старое словно уши заткнуло и глаза закрыло).
Тут про то, что, добившись того, о чем мечтал долгие годы — словно на вершину взобравшись — человек может остаться там в абсолютном одиночестве. И стать несчастным.
Тут и отчаяние: нет прошлого, нет будущего, и даже паспорта нет... И куда же теперь, если ты на всём белом свете никому не нужна?
Тут и очень современный «#поравалить» - Яша. Ничего не умеет, ничего не хочет делать, не имеет ни таланта, ни души — но вдохновенно клеймит российское «невежество» и скудность быта.
Тут и еще один представитель современного общества — Петя Трофимов. Очаровательная («щучья») улыбочка — и этот деятель вовсю пропагандирует «вся Россия — НАШ сад». Вот разрушим всё до основанья, а затем... При этом — можно не работать, не учиться... да ничего не делать, просто указывать другим направления движения... и быть при этом вроде бы даже «героем».

Но при этой кажущейся «лоскутности» спектакль получился интересным и… очень цельным.
Впрочем, любой из нас живет вот так: яркий лоскуток веселья… серый лоскуток беды… рваный лоскуток нездоровья… А в итоге – целая (и цельная жизнь).

***
У спектакля хорошо сделанное начала (этакая эффектная виньетка, с которой приятно начинать чтение/смотрение. Издалека доносится шум поезда – наверное, того самого, который проспал Лопахин, того, что привез Раневскую, Аню и Шарлотту – шум приближается, и вот уже паровоз с грохотом и свистом проносится совсем рядом с нами…

И финал у спектакля очень интересный. Снимаются и пакуются рамы со стеклами (сначала в них вроде бы заглянули цветущие ветки вишни, а потом – туман), а затем… Совершенно неожиданно мы, зрители, оказываемся внутри заколоченного дома под снос – вместе с Фирсом.
Кстати, Фирс в исполнении Олега Охотченко для меня был лучшим актером, игравшим в ШДИ-В.саде.

Действительно, эпизод с поездом был лучшим моментом спектакля. Далее было что-то очень странное: то ли фарс, то ли серьезная трагедия. Второе действие было не менее затянуто, чем первое.

Спектакль захватывает с самого начала (особенно прибытие поезда), немного затянутая первая часть. Вообще прекрасная игра актёров и классическое произведение, залог успеха любого спектакля. Сцена и расположение зрительского зала только добавляют приятные впечатления. В конце выступления весь зал стоя аплодировал актерам. Мне понравилось! Видно люди старались и у них получилось показать сое видение класического произведения.